Светоносец. Трилогия
Шрифт:
— Это я, — крикнул Уртред издали, на последнем дыхании, потому что преследующая его тьма выпила весь воздух из его легких. Он пробивался через темноту, как через черную, густую и клейкую жидкость. Свет Талассы был все еще очень далеко от него. Почему он не может подойти к ним поближе? Уртред повернулся назад, и увидел, что темная тень, сочившаяся по залу за его спиной, скорее не тень, а полное отсутствие света и она поглотила все: колонны, пиктограммы на них, и даже высокий потолок.
Время, казалось, растянулось, он шел все медленнее и медленнее. Тем не менее он продолжал идти, сражаясь с вязкой темнотой. Внезапно,
— Уртред… — начала она, но в это мгновение их накрыла волна тьмы: факелы горцев потухли, как если бы их залило водой, тьма потекла вокруг них, заполняя каждую нишу и каждую щель. Только свет Талассы еще горел.
— Атанор, — крикнул Уртред. Он махнул рукой, неожиданно свободной, и описал арку: из нее выплеснулась коса пламени, осветив темноту. Магический огонь осветил рычащие лица демонов, тени отступили обратно в коридор.
— На какое-то время это их удержит, — хрипло сказал он, тяжело дыша.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Таласса.
— Увидел тебя, теперь лучше, — ответил Уртред. — Но тьма вернется. — Он посмотрел вокруг, выискивая путь отсюда.
— Здесь, — сказала Таласса, подталкивая его к статуе.
Уртред быстро оглядел ее. Исс стоял, вытянув вперед открытую ладонь, державшую зеркало смертности для всех, кто подходил к нему. Как он взглянул в него, то увидел отражение своего лица и лица Талассы — два скалящихся черепа. За ними виднелись отражения черепов двух горцев.
Уртред повернулся к Талассе. — Что мы должны делать? — спросил он.
Таласса шагнула вперед и вынула зеркало из ладони статуи. — Единственный путь дальше — вперед, через Исса. Мы должны сделать то, что делают его слуги.
— И что же?
Она махнула зеркалом, отражения их черепов резко качнулись из стороны в сторону. — Исс показал нам, что мы смертны — он предлагает нам отказаться от смертности и жить вечно. — Она бросила зеркало с размаху на пол, где оно разлетелось на сотки кусочков стекла.
Слабое жужжание послышалось от статуи, как если бы она стала оживать. Холодок пробежал по его спине: она призвала Исса. Но Таласса быстро повернулась, выхватила посох из другой руке статуи и подняла его вверх. Жужжание стало громче. Между невысокими и толстыми коленями статуи была маленькая область белой стены: как только Таласса подняла посох вверх, стена повернулась, открывая темную шахту, ведущую вниз.
Таласса повела их вперед, в резко уходящий вниз коридор, перед ними плыл шар зеленого света, оставляя за собой след — серую струю тумана. Через пять минут они увидели тусклый синий отблеск впереди и неяркий свет, который играл на стенах коридора как рябь на воде.
Они вошли в зал, отделанный высокими каменными плитами, двухсот футовый квадрат, по форме напоминавший внутренность пирамиды, каждый угол ступенчатой крышы поддерживался четырьмя выгнутыми арками. Из под арки в противоположной стене выходил коридор, лежащий напротив того, через который они вошли. В каменный пол были вделаны несколько небольших бассейнов со сверкающей водой, каждый из которых освещался одним лучом света, бившим из-под поверхности. По потолку пробегали полосы золотого света. В середине, похожий на море, освещенное садящимся солнцем, миллионами
Опять странный конфликт символов: свет, символ надежды, после угрожающей статуи Исса, как если бы те, кто строили это место, возможно сами боги, считали, что одно должно быть уравновешено другим. Они прошли от смерти к символу возрождения: воде. Четверо людей вошли в зал, удивляясь и восторгаясь сверкающей водой.
— Пейте, если хотите, — сказал Уртред, — здесь мы в безопасности от тени, на время. Это место посвящено Ре.
Остман вопросительно поглядел на Гарадаса. Староста сделал несколько шагов вперед, положил копье на край бассейна, сложил руку чашечкой, зачерпнул воду и поднес к губам. — Пахнет хорошо, — прошептал он распухшим от жажды языком, и брызнул воду себя на лицо, смывая грязь дороги. Потом зачерпнул еще воды и стал жадно пить. Остман бросился к нему и, через мгновение, тоже жадно утолял жажду.
Уртред повернулся к Талассе. — Что случилось с Самлоком? — спросил он.
— Мы разделились, пытаясь найти дорогу вниз. И я нашла его покрытым этой белой паутиной — мертвым; а потом из темноты появились эти твари, Меришадеры, и мы побежали. — Она посмотрела на него, тяжелым взглядом. — Я звала тебя.
— Я слышал, это спасло меня, — ответил он. И Уртред рассказал ей о крае тени, который убил свет солнца, о битве в облаках, о падающих драконах. Потом он оглянулся и посмотрел назад, в шахту. — Тьма наступает. Мы должны попить и идти дальше. — Они оба встали на колени, пили, брызгали воду на лица, и часть усталости как будто рукой сняло.
— Пошли посмотрим, что находится в следующей комнате, — сказала Таласса и прошла под аркой в противоположной стене.
Уртред и горцы пошли за ней. Стены следующей комнаты были ничем не украшены, простой отштукатуренный камень: только в самом центре стоял пьедестал, на котором находилось золотое перо и маленький золотой горшок. Уртред осторожно подошел и внимательно осмотрел обе вещи, не осмеливаясь коснуться их и спрашивая себя, что бы это могло означать.
В свете, лившемся из предыдущего зала, он разглядел еще один вход, прямо перед собой. Встающее солнце, символ Ре, было вырезано каменной притолоке над входом. Уртред оставил перо и чернила там, где они были, и пошел в следующую комнату, остальные за ним.
В этом зале не было сводчатого потолка, стены уходили вверх на недосягаемую высоту и терялись во мгле. Уртред закинул голову назад. Каменные лестницы слева и справа от него вели вверх вдоль стен на галерею, окаймлявшую зал, выше были еще винтовые лестницы, которые вели на три еще более высокие галереи.
Стены за галереями были исписаны яркими фресками, сотни фигур, одетых в старомодные одежды — шелковые мантии, широкие штаны и шляпы с широкими полями — каждая другого цвета: золотые, оранжево-желтые и красные: цвета солнца; лазурно-синий — цвет неба; ярко-зеленый — травы после дождя. Каждая из фигур чем-то занималась: беседовала, шла или играла со сложно выглядевшими математическими инструментами: циркулями, транспортирами, линейками и глобусами. Над самой последней галереей нависал потолок, настолько далеко от пола, что казался небом — на нем был изображен ночной небосвод: созвездия, которые никто не видел с того времени, как солнце начало умирать, сияли в своем первоначальном величии.