Светорада Янтарная

Вилар Симона

Пока он вел переговоры, Фарлаф со Светорадой обошли весь дворец, сад и окружавшие его стены. Фарлаф все примечал взглядом воина, где приказывал остаться дозорному, где забаррикадировать калитки в стене. И совсем ему не понравилось, когда он заметил еще одни ворота, расположенные возле примыкавшего к дворцу Святого Маманта высокого сооружения.

– Что там? – Он указал на ворота, украшенные изваяниями льва, дракона и взвившегося в прыжке леопарда.

– Старый ипподром при дворце Маманта, где порой тренируются возничие перед выступлениями квадриг на большом ипподроме.

Фарлаф внимательно оглядел широкие створки ворот, за которыми располагался тренировочный ипподром,

велел их забаррикадировать и выставил стражу. Ярл рассудил, что если ромеи решатся атаковать их, то скорее всего отсюда. И хотя к дворцу лепился еще и древний монастырь Святого Маманта, в честь которого получил название и сам дворец, со стороны обители священнослужителей Фарлаф не ожидал нападения.

– Ромеи вряд ли потревожат своих длиннополых монахов, – подытожил он, обращаясь к Светораде, и она согласилась с ним.

Вообще– то, княжне было волнительно. Вместе с русами она оказалась как бы под одной угрозой. Оставалось надеяться на Дорофею, которая, конечно, не преминет сообщить о случившемся Ипатию. Тот свяжется со своим братом препозитом, а уж Зенон может и пред ясные очи императора явиться. Другое дело, что Светорада все еще не была венчанной женой Ипатия. Воспримут ли ее при дворе как достойную помощи жительницу Византии? За своих– то ромеи горой стоят, но вот своя ли она в их глазах?

Зато русы отнеслись к ней приветливо. Даже Голуба больше не косилась недобро, а в пояс поклонилась. Сказала, что видела тут один покой, еще не разграбленный, где их спасительница, изнеженная византийская матрона, может расположиться. Светорада только на миг вошла в эту овальную полутемную комнату с малахитовыми колоннами, где на возвышении стояло широкое резное ложе с торчавшими по углам столбиками для балдахина. А как оглядела все, так и заспешила прочь. Не в этом ли покое подосланные узурпатором Василием убийцы зарезали императора Михаила Пьяницу?

Светорада решила оставаться пока среди русов, которые собрались в обширном нижнем зале дворца. Села на ступеньках мраморной лестницы, на услужливо постеленную кем– то накидку подле изваяния амура с луком. Русские купцы стали подступать к ней с вопросами.

– Тех из наших, кто остался в предместье, помилуют али, наоборот, обвинят и схватят? – спрашивали, как будто она могла знать.

– У меня на корабле с десяток бочонков с медом осталось, их что, теперь изымут?

– Наш боярин Фост вообще умело ряды [66] с ромеями складывал. Может, и теперь тоже сподобится? Выручит нас, а?

66

Ряд – договор.

Светорада сперва отмалчивалась. Не стала отвечать и шустрому мужичку с торчавшей бороденкой, который вдруг запанибратски начал выпытывать у нее, как она сама у ромеев оказалась.

– Ты не хмурься, девонька, – говорил он ей. – Я неспроста вызнаю. Дочка у меня твоего возраста, и она страсть как хочет, чтобы ее за ромея просватали. Легко ли среди них жить? А то я ей тут женихов приглядываю.

– У твоей дочери тоже сын восьми годочков? – усмехнулась Светорада, догадавшись, что ее тут за девчонку принимают.

Кто– то сказал:

– Ты не серчай на нашего Свирьку, красавица. Он шустер да неумен, и дочка у него такая же. Все бы ей из Киева да в греки, чтобы в парче и колтах [67] рубиновых красоваться. Только неизвестно теперь, вернется ли ее батянька в славный Киев на Днепре? Как думаешь, скоро нас выпустят? И выпустят ли вообще?

Светорада пожимала плечами. Правда, когда к ней подошел молодой воевода Рулав и спросил, на что она сама рассчитывала, примкнув к русам, княжна вынуждена была отвечать. А был этот Рулав весьма пригожим молодцем: с кудрявой русой бородкой, пышными волнистыми волосами, сероглазый, привлекательный лицом, да еще и косая сажень в плечах. «Няньке моей Текле некогда такие очень нравились», – вспомнилась вдруг Светораде ее старая нянюшка в Смоленске. Та все, бывало, напевала юной княжне, что, мол, и для тебя найдем жениха– соколика, сероглазого да русобородого, сильного да ласкового…

67

Колты – длинные подвески вдоль лица.

Светорада под его строгим взглядом даже стала невольно приглаживать разметавшиеся волосы, поправила сбившийся гиматий. И взгляд Рулава потеплел. Глядя на этакую красу, да еще и спасительницу, землячку, разумницу не абы какую, он подумал: вон как толково отвечает. А княжна тем временем говорила, что весть о захвате русскими купцами старого дворца Маманта вскоре дойдет до самого императора. Он, конечно, не возрадуется этому, однако решит все возложить на эпарха. Торговых гостей в Византии обычно не принято обижать, в том убыток для ромейской торговли. Вот и русов, скорее всего, помилуют, но товара они, судя по всему, лишатся. И она не удивится, если по истечении положенного срока им позволят покинуть убежище и убраться восвояси. Поход их, конечно, будет бесславный и убыточный, но хоть живыми останутся.

Рулав размышлял, слушая ее, хмурил соболиные брови.

– В том позор для Руси, если ромеи нас словно каких– то евреев оберут, – сказал наконец.

Видать, не единожды уже бывал в Византии, если знал, что евреев христиане не очень– то любят. К тому же Светорада заметила у самого Рулава позвякивающий о пластины брони крест на бечевке. Рулав оказался чуть ли не единственным из присутствующих, кто был облачен в воинские доспехи. Ясное дело, ведь сегодня именно он ходил с Фостом и его сыном к эпарху Юстину Мане. И Светорада спросила, как же они не доглядели за боярским сыном, что тот первым в драку полез? Ведь из– за него теперь все их неприятности…

Рулав не ответил, разглядывал ее как– то по– новому.

– Скажи, красна девица, не мог ли я тебя ранее где видеть? Хотя такую красоту да забыть… Но вот где видел, не припомню…

Светорада поправила на голове легкую ткань гиматия, отвернулась. Что ж, все может быть. О ней когда– то немало на Руси говорили, многие даже приезжали в Смоленск, чтобы взглянуть на первую красавицу, невесту Игоря Киевского… Но давно это было…

Однако узнал ее именно ярл Фарлаф. Княжна вздрогнула, когда он назвал ее на скандинавский лад – Лисглада.

– Я был в походе Игоря, когда князь задумал забрать у хазар свою похищенную невесту. Мы тебя в хазарских краях отыскали, и ты вроде на Русь отправилась. Но что же потом с тобой приключилось? Слыхали, будто ты в плену у хазар была, а теперь среди ромеев прижилась. Вижу, что нить, какую спряли для тебя норны, [68] запутана и сложна, как полет летучей мыши. И вот что еще хочу спросить: Ольга Вышгородская, которая ныне женой Игоря стала, как– то говаривала, что оставила тебя с сыном своим. Не скажешь ли, где теперь младой княжич?

68

Норны – вещие существа, которые прядут нить судьбы каждому из смертных.