Свежеотбывшие на тот свет
Шрифт:
Я попрощался с Шаталовым и Могутиным, оставил им наспех набросанное тут же на кухне «Завещание» (речь шла о том, как распорядиться в случае моей смерти моими книгами) и отправился в газету «День».
Оттуда на двух машинах мы отправились к зданию Дома Советов и были по праву первыми девятью храбрецами, прибывшими защищать «Белый дом».
Могутин перед отъездом в Америку успел меня познакомить с Додолевым из газеты «Взгляд» (приложение к газете «Московская правда»), там скопились тогда все troublemakers России. Новодворская, Могутин, я, даже Жириновский, по-моему, несколько раз написал для «Взгляда».
Слава Могутин
Я не думаю, что он нашёл в Америке, в том классе, куда он себя сам определил, той свободы, которую он искал. Но гордый, он остался там, хотя, я полагаю, понял, что ошибся.
Шаталов же был вполне буржуазный тип, такой себе «папик», хотя и с большей чувствительностью к новому, чем у обычных буржуа.
Поэтому как могли долго сосуществовать хулиган Могутин и буржуа Шаталов? А не могли долго.
Моё мнение такое, что Слава Могутин даже и не гомик по его конституции. Он экстремальный rebel – бунтарь, который распространил своё бунтарство до того, что бунтанул даже за пределы своего пола, за пределы той сексуальной роли, которая даётся мужчинам.
Шаталова должны были проводить в последний путь 19 февраля.
С утра я был в Савёловском суде, где проиграл свой иск к издательству ЭКСМО. Савёловский суд произвёл на меня отвратительное впечатление, там осматривали посетителей как в лагере строгого режима, а судья мне выдалась такая, как бешеная собака.
С 11 часов с Шаталовым должны были прощаться в Малом зале Центрального дома литераторов.
Когда я подъехал к ЦДЛ, из здания как раз выносили гроб с Шаталовым. Шесть сытых высоких бугаёв в чёрных костюмах с красно-белыми повязками на рукавах мерно ступали, неся гроб к одному из двух шикарных катафалков.
Я подумал, что, может быть, и бугаи, и катафалк наняты на мои как раз деньги. Где-то года полтора назад хитрый Шаталов пришёл ко мне с банкой икры в подарок, он знает, как подлизаться к такому, как я, и подбил меня на издание книги о Париже. Книгу я назвал «Под небом Парижа», собрав туда множество историй о моей жизни в Париже и добавив ещё специально написанные два предисловия и главу о Соне Рикель.
За «Под небом Парижа» я получил от Шаталова 60 тысяч рублей + один экземпляр книги. На книге стоит обозначение тиража в 1 тысячу экземпляров. Я считаю, что это лживые сведения. Потому что прошёл год, я езжу по России, представляя свои другие книги, и повсюду ко мне подходят люди с экземплярами «Под небом Парижа», чтобы поставить автограф.
Шаталов издал по крайней мере несколько тысяч этой книги.
Врать – его оружие борьбы с действительностью.
Как-то мы издали с ним книгу «Дети гламурного рая», издательство «Альпина нон-фикшн и Глагол», 2008 год. В выходных данных стоит тираж 5 тысяч экземпляров. Между тем Игорю Андрееву (я о нём упоминал уже ранее) Шаталов дважды сообщил, похваляясь, что продал 35 тысяч этой книги. Когда же я поинтересовался, как продаётся книга, он, не моргнув глазом, сообщил, что, увы, первый тираж до сих пор ещё не распродан. Тот ещё тип был этот Шаталов.
К 14 часам я подъехал к церкви царевича Димитрия внутри Первой градской больницы. Церковь оказалась сухой и тёплой. Просторной и круглой.
Гроб, в котором лежал Шаталов, был шикарным двухкрышечным. Шаталов лежал в очках. Крышка над половиной гроба была приподнята вверх. Другая крышка была опущена и покрывала ноги покойного. Шаталов лежал головою в белом шелку, ибо такова была обивка внутри гроба. Начищенные бронзовые ручки сияли. Гроб выглядел как дорогой рояль.
Один из присутствовавших пронёс к гробу букет дорогих белых роз. Огромный, право слово, букетище!
Мой товарищ Кублановский, стоявший рядом (мои охранники жались за мной), предложил познакомить меня с дочерью Шаталова. Я отказался. «У меня и так много знакомых, Юра!» – сказал я.
Был ли он хорошим либо плохим человеком? Он был смесью хороших черт и плохих. Он был достаточно и умён, и образован, чтобы впервые опубликовать вначале такие книги, как мои («Эдичка» и «Палач»), а уже в поздние годы «Дети гламурного рая» и «Под небом Парижа». Он впервые познакомил российского читателя с Naked Lunch Вильяма Берроуза и некоторыми ещё книгами современной классики, которые я уже не помню. Но всё-таки буржуа Шаталов и стяжатель-Шаталов чаще всего брал в нём верх над умным издателем. Он стеснялся себя передо мной. Так, он ни разу не пригласил меня к себе домой в квартиру на Старом Арбате, купленную на деньги, полученные от издания моих книг. Стеснялся. Я, скорее всего, даже бы и не пошёл к нему в квартиру эту. Но он стеснялся своего стяжательства.
Я не стал стоять на его панихиде. Я констатировал, что это богатое отпевание и будут богатые похороны. Я положил на его гроб, там, где ноги покрыты крышкой, свои гвоздики; свои гвоздики положили мои охранники – и мы уехали.
В день, когда он умер, я получил несколько звонков от его друзей. Меня просили не писать и не говорить прессе, от чего он умер. А собственно все, кому следует знать, знают и без меня. У него ещё несколько лет назад был обнаружен ВИЧ, но с этим вирусом, в той форме, в какой он у него присутствовал, он мог прожить до глубокой старости. Однако надо же такому случиться: у него обнаружился рак лимфы (что это такое?), и этот рак интенсифицировал его ВИЧ-инфекцию. Он лёг в больницу, не подозревая, что умрёт, но умер.
Рассказывают, что он умер состоятельным человеком, но вроде никому не успел ничего завещать. Дочери, я полагаю, всё достанется. Той, с которой я не захотел знакомиться.
Ну, и книги мои остались. Они принадлежат всем. И вам.
Вспоминаю, как скаредно он протягивает мне один экземпляр «Под небом Парижа» на ярмарке Non-Fiction.
Ну, хоть так.
Книга-то получилась супер. Читайте.
Чугун
Когда он погиб, то в интернете вскоре появилось видео, в котором я вручаю ему членский билет НБП. Так как на этом видео на мне пиджак российской фабрики «Большевичка», двубортный такой (я вышел в этом пиджаке из тюрьмы и потом выбросил), то это либо конец 2003 года, либо самое начало 2004-го. Выбросил, потому что был потёрт пиджак, 2,5 года провалялся на складах в тюрьмах и лагере. На видео я говорю ему, что, мол, давно твоя физиономия знакома, протягиваю билет, жму руку, улыбаюсь. Кирилл Ананьев прикладывает кулак правой руки к сердцу и выпаливает: «Да, смерть!» – партийное приветствие и партийное кредо.