Свежеотбывшие на тот свет
Шрифт:
Художник Михаил Шемякин как раз в тот год поссорился с галерейщицей Диной Верни, у него были огромные долги в налоговой инспекции Франции, и он собрался убежать в Нью-Йорк, то есть совершить обратный моему переезд.
Насколько я помню, ещё Елена привела меня в квартиру Шемякина (шесть комнат, окна на Лувр, рядом церковь Святого Варфоломея, откуда колокол объявил Варфоломеевскую ночь), и там я познакомился с женой и дочерью Шемякина.
Жену звали Ребекка (Рива), дочери было тогда 16 лет, её звали по-домашнему Дороти (Доротея),
Елена уехала. Шемякин мне стал ясен как божий день, ещё когда он наезжал в Нью-Йорк, – позёр, а вот к семейству я стал захаживать.
Шемякин в то лето пьянствовал напропалую с русским Владимиром Высоцким, дома бывал редко, а я по вечерам, бывало, приходил в их квартиру напротив Лувра. Шемякинцы кормили меня, а я не оставался в долгу, я привёз из Нью-Йорка несколько пачек сигарет, набитых марихуаной, и щедро угощал их. Дорка, или Дороти, представляла тогда из себя такого жопастенького придурка в драных джинсах с зелёными волосами, бритвами в ушах, цепями и булавками где надо и не надо.
Хотя и ровесник отца (мы одного редкого года рождения, 1943-го), я был легче её папаши в общении, к тому же прожил в Нью-Йорке несколько лет, общаясь с панк-музыкантами и, наверно, виделся Дороти более современным, чем папан.
Иногда она водила меня гулять ночами на набережную (в ста метрах) Сены, и мы там накуривались вдоволь травы. Более чопорная мама Рива курила, но чуть-чуть.
Однажды произошёл такой случай.
Я засиделся у них допоздна, и шемякинцы, как я их называл, уговорили меня остаться у них ночевать. «А если появится Мишка?» – спросил я, предвидя скандал.
«Папаша в запое, приехал его друг дорогой – Володя Высоцкий», – успокоили они меня.
Меня уложили в Доркиной комнате (в квартире даже у попугая была своя комната), а Дорка ушла спать с матерью. Напротив жесткой кроватки панк-девочки стоял портновский манекен, окрашенный в дикие цвета.
Проснулся я от грохота, ругани и взрывов мата. Я было двинулся защищать женщину и девочку от вторжения хулиганов, но в дверь просочилась полуодетая Дорка.
«Сиди тихо, Лимонов, – сказала она мне. – Папаша с Володькой нагрянули. Сейчас успокоятся и уснут на кухне, где сон свалит».
«А если…» – хотел я понять, что будет, если Шемякин ввалится сюда.
«Папаша никогда ко мне не заходит. Сиди тихо». И дочь Шемякина ушла, прикрывши дверь.
Рано утром я покинул квартиру шемякинцев. Отправился через просыпающийся Париж по Rue de Rivoli домой к себе на Архивы.
Интересно, что в тот же день, а может быть, на следующий Шемякин пригласил меня к себе, чтобы познакомить с Высоцким.
«Приходи, Лимон, у меня будет Володя Высоцкий. Хочу тебя познакомить».
Я сослался, по-моему, на встречу с издателем, соврал. Не пошёл. Вот все прошедшие с того времени 38 лет оспариваю сам себя. Нужно было, я думаю, всё же пойти.
Потому что Высоцкий умер тем же летом в России. Не то чтобы я его очень почитал, Высоцкого, но всё же.
А Дорка, Дороти, которую я затем позабыл на долгие годы, умерла вот 20 января 2018 года в Париже, о чём сообщил миру Михаил Шемякин в своём «Твиттере», если не ошибаюсь, во всяком случае через интернет. «20 января покинула этот мир моя дочь Доротея».
Умерла Доротея Шемякин от какой-то злой и редкой болезни в возрасте 53 лет.
Хорошо, что я её не видел в этом возрасте.
Куски её судьбы время от времени всплывали в моём мире. Так, до меня доносилась информация, что Рива и Дорка какое-то время жили на греческом острове Гидра и якобы зарабатывали на жизнь тем, что рисовали портреты на пляже.
Ну что же, и так можно жить. Из далёкого 1980 года из той квартиры напротив Лувра вижу комнату, где стоял мольберт, нет, скорее такой механизм для поддержки шемякинского полотна. Карандашом или углём были «папашей» прочерчены контуры картины, а Рива и Дори трудились над закрашиванием.
Ещё одна живая картинка: я, Доротея и расфуфыренная Елена проходим между рядов полицейских на концерт Clash в Париже. Как на другой планете всё это было.
На фотографии в интернете довольно несчастливая пожилая женщина: Доротея Шемякин.
Когда в 1998 году я увидел рисунки шестнадцатилетней Насти, то отметил бритых уродов, персонажей, населяющих их, отметил их сходство с такими же монстрами-зомби с рисунков Доротеи Шемякин. Очевидно зомби и монстры были героями punk-generation.
У Насти любимыми персонажами были Андрей Чикатило и Мэрилин Мэнсон.
Тут меня недавно спросили: ходят слухи, что Дороти Шемякин покончила с собой.
Не могу знать.
Виктор Иваныч
Как-то уже после 2003-го (я вышел, потому что, уже из тюрьмы) мы ехали с Виктором Ивановичем в его автомобиле – красном «Москвиче». Я рядом с водителем на переднем сиденье, я спросил его: «Скажите мне, Виктор, вы не считаете, что мы могли бы взять власть уже 17 марта 1992 года, ведь митинг мы проводили тогда на Манежной, в двух шагах от Кремля. Вам всего лишь нужно было с грузовика тогда призвать идти на Кремль – и дело было бы сделано, 350 тысяч человек никто не мог бы остановить?»
«Понимаешь, Эдуард…» – начал Анпилов и собрал рот в мешок, пожевал губами. Когда он думал, у Анпилова всегда разбухал рот… Он явно не был готов к моему вопросу.
Куда мы с ним тогда ехали, я уж не помню, но его смущение помню. Он преодолел смущение и стал меня уводить своим пояснением от моего вопроса. Что-то говорил о состоянии масс, которые не все были готовы…
Я слушал его, не скрывая скептического выражения лица. В конце концов он смолк и, сжимая руль, всё же выдавил из себя: «Возможно, ты прав… А чего ты не призвал?»