Свежий ветер
Шрифт:
Я с непоколебимой твердостью встречала орды врагов, стоящие между мной и моей целью, я убивала без жалости и сомнений, не паниковала даже тогда, когда до взрыва обезвреживаемой мною бомбы оставались считанные секунды. Но я не могла спокойно смотреть на гибель члена моего отряда и не думать о том, что облажалась. Тот факт, что миссия на Иден Прайме была моим шансом доказать, что я достойна стать Спектром, лишь все усложнял.
Наконец-то меня заметили и оценили за выдающиеся способности, но что, если только этого было
Что, если я была недостаточно хороша?
Интересно, когда это начало беспокоить меня? Прежде я за собой такого не замечала. Кроме того, дальше становилось лишь хуже.
Иногда мне все еще слышался голос Эшли – то, как он надломился в тот момент, когда она поняла, что умрет, когда сказала мне, что ни о чем не жалеет. Жуткая тишина на другом конце линии связи была мне ответом, а я все кричала и кричала, приказывая ей явиться на условленное место встречи. Я была так уверена, что сумею спасти их обоих, если только потороплюсь.
Мое «знакомство» с маяком тоже не прошло бесследно. Правда позже мне рассказывали, что куда страшнее для Аленко и Уильямс оказалось ожидание прибытия «Нормандии», проведенное в гаданиях очнусь ли я когда-нибудь или нет.
Поразительно, сколько всего происходит вокруг тебя, когда ты находишься без сознания. Сгибая и разгибая пальцы правой руки, я удивлялась тому, как одновременно она была моей и совершенно чужой. «Цербер» проделал отличную работу – узнать о том, что в костяшки моих пальцев теперь добавлен металл, можно было, лишь оказавшись на принимающей стороне моего удара, способного раздробить челюсть.
Я пролистала свой отчет по той миссии, написанный сухим безэмоциональным языком. Со стороны казалось, что я и в самом деле знала, о чем писала, но это неправда – я едва помнила, что вообще произошло.
Я помнила, как оттолкнула Кейдена, хотя и до сих пор не понимала, почему сделала это. Он мог бы стать человеком, активировавшим маяк. Артефакт мог бы уничтожить его разум, или же это ему пришлось бы спасать галактику, руководствуясь лишь картинками в голове. Но я приняла удар на себя, и не было больше ничего, кроме тупой пульсирующей боли в голове, ставшей невероятно острой, стоило мне только открыть глаза и увидеть ослепительно яркий свет медицинского отсека.
************
Свет причинял боль, разливающуюся по всему телу. Я зажмурилась, стараясь избежать удара по нервным окончаниям, но слишком поздно – болезненный укол пронзил основание черепа, заставив поморщиться. Неподалеку от меня что-то шевелилось, и два тихих голоса разговаривали о чем-то, но я никак не могла разобрать слова.
Перед моими закрытыми глазами проносились какие-то изображения, картины, которых я не узнавала, но каким-то образом они казались мне… знакомыми, словно окончание сна. Весьма неприятного сна.
Разговор стих, однако гул работающих двигателей корабля оставался достаточно громким. Я не могла вспомнить,
Постепенно гул отступил на задний план, пульсирующая боль притупилась и в голове немного прояснилось. Я снова открыла глаза и на этот раз увидела полузнакомое лицо доктора; ее рука с пустым шприцом замерла у капельницы. Проследив за тем, куда тянулась пластиковая трубочка, я обнаружила иглу, воткнутую в мою руку.
В сопровождении скрежета статики неясные картины вновь промчались перед глазами, и к горлу подступила волна тошноты. Возможно, все дело было лишь в капельнице.
Я повернула голову туда, где свет казался мне менее ярким, и встретилась взглядом с темными, цвета виски, глазами под широкими, беспокойно нахмуренными бровями. «Удалой идеальный солдат Альянса», всплыло в памяти. Биотик. Аленко. Мгновенно я вспомнила, что случилось, и поняла, где нахожусь. Рот лейтенанта приоткрылся, будто он собирался что-то сказать, однако так и не произнес ни слова.
– Коммандер? – позвала доктор. Ее звали Чаквас, теперь я вспомнила имя. Повернувшись к ней, я попыталась приподняться, опираясь на локти и игнорируя пульсирующую боль, которая переместилась в область между глаз. – Вы заставили нас поволноваться. Как самочувствие?
Несколько мгновений я наблюдала за тем, как прозрачная жидкость по пластиковой трубочке текла в мою вену; согревающая смесь болеутоляющего и стимуляторов расслабляла.
– Дерьмово, - хрипло ответила я. Все-таки сев, я потерла лоб свободной рукой. – Как долго я была в отключке?
– Более пятнадцати часов, - сообщила доктор Чаквас спокойно. В удивлении я резко повернула голову, и боль сразу же усилилась, оставаясь, однако, терпимой.
– Пятнадцать часов? Какого черта произошло?
– Это была моя вина, - быстро ответил Аленко, словно он репетировал эти слова. – Я подошел слишком близко, у маяка оказалось нечто вроде… защитного механизма - какое-то силовое поле. Вам пришлось… э… оттолкнуть меня. А затем вы и сами попались.
Маяк. Маяк я помнила. Как помнила и то, что толкнула лейтенанта на землю, а затем с приливом адреналина пришло понимание, что меня тащит сила слишком могущественная, чтобы ей сопротивляться. Я всегда спасала чужие задницы.
Видение снова вспыхнуло перед глазами, отозвавшись уколом боли. Мне казалось, что теперь в моей голове хранилась коробка с сотнями таких картинок, которые боролись друг с другом за возможность вырваться на свободу, но, всплыв на поверхность, начинали беспорядочно метаться. Это ощущение было… тревожным.
– Все произошло очень быстро, - сказала я наконец, потирая лоб и стараясь не глядеть на окружающий меня яркий свет. – У нас не было никакой информации об этой штуковине, мы не могли знать, что произойдет.