Свидание на пороховой бочке
Шрифт:
Слева меня, ловко переступая двухметровыми ногами, прошагал скоморох на ходулях. Справа, приплясывая, протопал яловыми сапогами коробейник с сувенирами. Над толпой цветными пятнами качались надувные шарики на ниточках и комья сахарной ваты на палочках.
Я непроизвольно облизнулась.
— Нам туда.
Я бы еще поглазела, но богатырь повелительно махнул рукой в сторону бревенчатого терема, красиво декорированного искусственным мхом, и я послушно зашагала к этому образцу деревянного зодчества. С детиной, который использует в качестве указки меч-кладенец, лучше не спорить!
Берестяная табличка у входа невнятно проинформировала меня о том, что я вступаю в Операционны Палаты. Я было встревожилась, но возникшая в связи с богатырским мечом трусливая мыслишка о том, что тут-то меня и прооперируют, сама собой развеялась у второй двери.
Тамошняя табличка не претендовала на соответствие старорусскому стилю. Она была изготовлена из пластика и прямо называла вещи своими неблагозвучными именами: оказывается, я пришла в операционную дирекцию, функционирующую под руководством Томаса Берга Шваркенштаффа.
Таблички поменьше, расположенные пониже, сообщали о присутствии в той же самой дирекции Люка Аккерсдейка и Милана Бакейзена Ван дер Бринка. Последнее имя я прочитала с большим трудом, потому что оно было написано очень мелко.
Еще бы! В удобочитаемом формате «Милан Бакейзен Ван дер Бринк» тянуло на метровый транспарант!
— Откуда варяги? — шепотом спросила я своего спутника.
Было очевидно, что где-где, а в кадровой службе компании благородной идее создания русского народного парка цинично изменили. И даже не один раз.
— Амстердамские наймиты, — ухмыльнулся соплеменный богатырь.
— О!
В столице Голландии я бывала и ничуть не сомневалась: кто из Амстердама — тот к любым фантазиям привычен. Если Русляндия искала в своих сотрудниках безудержный креатив, амстердамские хлопцы и вправду могли пригодиться.
Тут мне пришло в голову, что я слишком консервативно оделась. Возможно, я бы лучше вписалась в новый трудовой коллектив в дизайнерских джинсах с прорехами и рубахе из дырчатой розовой замши? С бисерными фенечками на запястьях и с венком из тюльпанов на голове, полной дредов…
Или в сарафане с кокошником. Хотя вряд ли Зяма снабдил меня театральным костюмом. Я покосилась на свой чемодан, который мой сопровождающий загнал в темный угол.
В помещении вообще было слишком сумрачно, на мой взгляд.
— Ну, оставляю вас в хорошей компании! — возвестил богатырь и откланялся.
Я близоруко прищурилась на крупную фигуру за столом.
Интересно — кто это? Люк Аккерсдейк, Милан Бакейзен Ван дер Бринк или сам Томас Бергер Шваркенштафф?
— Морской дядька и тридцать три богатыря! Вы где? — требовательно спросил металлический, с танковыми лязгами, женский голос. — Ау, богатыри?
Аккерсдейлиха какая-то. Или Шваркенштаффиха. Ван, так сказать, дер…
Не получив ответа, Аккерсиха-Шваркенштиха требовательно покашляла.
— Тут был всего один богатырь, но он уже ушел, — помедлив, отозвалась я, поскольку больше некому было. — Здравствуйте, я Ин… То есть я Мария Сарахова.
— Вася! — пронзительно взвизгнул металлизированный женский голос.
Нервная какая, однако!
— Я не Вася, я Маша, — осторожно поправила я.
Вот так сразу откликнуться на Васю было выше моих сил.
Я и Машей-то зваться согласилась не сразу и отнюдь не забесплатно.
— Вася, почему ваша красная лошадь плавает в пруду?!
«Эта дама из Амстердама — она часом не сумасшедшая?» — тихо-тихо спросил меня внутренний голос.
А моя творческая фантазия живо нарисовала копию картины Кузьмы Петрова-Водкина «Купание красного коня», обрамив ее бордюрчиком из замшелых резных теремов.
Я громко кашлянула и возвысила голос:
— Я очень извиняюсь, может, я не вовремя, но у меня сегодня первый рабочий день…
— Все в порядке, лошадь мы уже выловили и сушим! — перебил меня ворчливый тенор.
«О-о, да у мадамы типичное раздвоение личности», — шепнул мне внутренний голос.
— Кто бы говорил, — самокритично пробормотала я и решительно охлопала стену в поисках электрического выключателя.
И стал свет.
Я посмотрела на Ван дер Шваркиху — или как ее там? — и нервно засмеялась.
На столе стояла здоровенная, как пятиведерный самовар, голова ростовой куклы медведя. Обезглавленное медвежье тело покоилось в кресле. Никого живого, кроме меня, в офисе не было, а рядом с мишкиной башкой, аккурат под меховым ухом, лежала и голосила забытая рация.
— У Морского дядьки по расписанию обед, — с большим достоинством сообщила она мне потусторонним басом.
— Приятного аппетита, — хихикнула я и без приглашения — а кто б меня позвал? — подсела к столу.
Следующие десять-пятнадцать минут пролетели для меня незаметно. Говорливая рация на разные голоса озвучивала все переговоры, ведущиеся на территории парка, и это было не менее интересно, чем популярная программа «Радионяня» в наши с ней лучшие годы.
Лирическое отступление. Десять минут из жизни парка в радиоэфире
Приятный женский голос, бодро:
— Штаб — парку. Никто детей не терял? У нас тут два бесхозных ребенка, мальчик и… еще мальчик!
Озабоченный женский голос:
— Штаб, это касса. У нас заканчиваются билеты.
Встревоженный девичий голос:
— Внимание, говорит батут. У нас потекла крыша и срочно нужна тряпочка.
Вальяжный баритон, игриво:
— Креатив вызывает Дьявола!
В эфире кашель, озадаченное сопение, испуганный возглас «О боже!» и затихающим эхом чье-то «Свят, свят, свят!».