Свидание с привкусом разлуки
Шрифт:
Ребров вяло пожал плечами.
– Товарищ генерал… Мишку надо вытащить оттуда, я пойду за ним…
– Погоди, я тебе солдат дам, – крикнул ему вслед Филин.
Ребров, словно не слыша, молча полез в подвальное окно.
– Быстро за ним, – скомандовал Филин двум автоматчикам, сопровождавшим его. – И осторожнее там!
«Точка зрения британского правительства о нецелесообразности организации формальных судебных процессов в отношении главных преступников войны остается неизменной. Однако, если США
Однако необходимо иметь в виду, что на оккупированной территории Германии должны быть созданы военные суды для разбора дел рядовых нацистских преступников, совершавших преступления на территории Германии».
Глава III
Пасьянс дьявола
Фиш, привычно уже приняв стойку «смирно», поедал глазами сидящего за столом Филина, как поедал еще несколько дней назад Гитлера, Геббельса, Гиммлера…
Филин, подняв на него свои прозрачные глаза, неожиданно мягко спросил:
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот двадцатый! – молодцевато отрапортовал Фиш.
– Двадцатый… Совсем молодой. Зачем тебе погибать, солдат? У тебя вся жизнь впереди. Ты должен быть счастлив, что остался жив в этой мясорубке. У тебя есть семья? – Жена и дочь, господин генерал…
– Жена и дочь… Ты должен чувствовать свою ответственность перед ними.
– Так точно. Я чувствую, господин генерал. Я готов на все, чтобы увидеть их!
– Ну, вот и хорошо. Итак, ты был с Гитлером до самого конца в его бункере и готов поклясться, что это был именно Адольф Гитлер, а не его двойник?
– Так точно, господин генерал. Он, конечно, сильно сдал в последнее время, но это был он.
– Сколько лет ты провел рядом с ним?
– С мая тысяча девятьсот сорокового.
– Ну что ж, вполне достаточно, чтобы отличить настоящего Гитлера от двойника, не правда ли?
– Так точно!
– Значит, ты не мог ошибиться? И если вдруг выяснится, что Гитлер все-таки бежал, скрылся, получится, ты солгал и покрываешь его… Ты понимаешь это? Понимаешь, что тебе за это будет?
– Так точно.
– И…
– Он покончил с собой. Это было 30 апреля. Мы с ним встретились случайно в коридоре. Они прошел мимо, ничего не сказав… Через какое-то время они с Евой Браун попрощались с самыми близкими людьми и удалились в комнату. А в коридоре раздался крик: «Линге! По-моему, все!»
– Кто такой Линге?
– Камердинер Гитлера.
– Ты сам слышал выстрелы?
– Нет.
– Где ты находился в это время?
– В помещении коммутатора.
– Один?
– С Хентштелем и Рецлавом.
– Кто это.
– Гражданские работники бункера. Потом была мертвая тишина. Не выдержав, я выглянул в коридор и увидел, как Линге и Гюнше, адъютант Гитлера, вошли в гостиную, где находился фюрер. Гитлер сидел на диванчике возле стола, уронив голову на грудь. Рядом с ним сидела Ева Браун, поджав ноги и склонив голову к самым коленям. На
– Пфеточки, значит… Ты заходил внутрь комнаты?
– Нет.
– Как далеко ты находился от тела Гитлера?
– Метрах в шести.
– Что было потом?
– Мне стало не по себе, я хотел уйти, но потом вернулся. Тело Гитлера уже лежало на полу. Рядом стояли люди из его охраны. Они подняли его и завернули в серое одеяло. Потом они вынесли его через запасной выход. Из-под одеяла торчали его ботинки… Потом ко мне подбежал Рецлав и сказал: «Шефа жгут! Пошли, поднимемся, посмотрим!» Он был очень возбужден, как безумный… Мы все были в таком состоянии…
– И?
– Я отказался наотрез.
– Почему?
– Я… я не хотел это видеть. А потом… Мы там все были просто парализованы страхом. Мы ничего не соображали. Я только помню, что боялся, что «гестапо Мюллер», как мы его называли, пристрелит нас на месте, чтобы не оставалось свидетелей.
– То есть шеф гестапо Генрих Мюллер был в это время там? В бункере?
– Да, я его видел там незадолго до всего этого… Я же говорю, мы в бункере вообще боялись, что секретные службы нас всех перебьют, чтобы замести все следы.
Филин задумчиво помолчал.
– В бункере после смерти оставался еще и Геббельс…
– Да, господин генерал, он жил там с семьей и его дети – их шестеро – бегали по бункеру, смеялись, шалили, и в той обстановке это было жутко… 26 апреля, я хорошо помню этот день, Ханне Райч, она летчик-испытатель, удалось посадить легкий самолет прямо у Бранденбургских ворот на Унтер-ден-Линден…
– Ну да, именно для этого оттуда убрали фонари…
– Я слышал, как Ханна Райч уговоривала жену Геббельса отпустить с ней детей. «Если хотите оставайтесь здесь, – говорила она. – Но при чем здесь дети!» Но Магда сказала, что они с мужем все решили. Что у них есть свои представления о будущем детей… А дети в это время шалили в соседней комнате…
– Когда вы видели Геббельса последний раз? При каких обстоятельствах?
– Мы знали, что он решил покончить жизнь самоубийством в бункере вместе с женой и детьми.
– Убив собственных детей.
– Да, наверное, так будет правильнее. Потому что дети были от четырех до двенадцати лет и ничего еще не понимали. Я же говорю, они все время шалили… Первого мая вечером Магда вышла из своей комнаты, прошла мимо меня, а я сидел у коммутатора с открытой дверью, на глазах у нее были слезы. Потом она села и стала раскладывать пасьянс. А потом из ее комнаты вышел Геббельс… Он стоял и смотрел на свою жену… Спросил: «Что ты делаешь?» Она, не глядя на него, ответила: «Раскладываю пасьянс».
– А перед этим она отравила своих детей. Всех шестерых…
– Да, господин майор. Я не представляю себе, как это можно было сделать!.. А потом к ним зашел Артур Аксман, шеф Гитлерюгенда, и они просто болтали, вспоминали прошлое… А Магда готовила кофе… А дети…
– Дети лежали в соседней комнате, отравленные собственной матерью.
– Да… И тогда я решил уходить. Ко мне подошел Геббельс, и я сказал ему об этом. Он сказал, что все кончено. И пожал мне руку. Первый раз в жизни, раньше такого с ним никогда не случалось.