Свидание в морге (Сборник)
Шрифт:
Неприятности начались уже в тот момент, когда я попытался высадиться на побережье Торбэя напротив острова Гарве. Даже при ярком дневном свете можно было вполне сломать себе тут шею, а в полной темноте это было просто попыткой самоубийства. Попробуйте вообразить себе, что вы обуты в сапоги на резиновых подошвах и пытаетесь тащить резиновую лодку по скользким валунам, покрытым водорослями. Учитывая при этом, что некоторые валуны достигают двух метров в поперечнике, а до берега двадцать никогда не кончающихся метров.
Упав в третий раз, я разбил фонарь и набил себе несколько синяков, после чего участь фонаря разделил наручный компас. Зато глубиномер, что можно было предвидеть, остался цел, а глубиномер, как всем известно, совершенно необходимая вещь при попытке отыскать дорогу в темном густом лесу.
Добравшись несмотря ни на что до берега, я выпустил воздух из лодки, спрятал ее вместе с мотором и направился вдоль берега. Это было вполне разумно: через некоторое время я должен был обязательно выйти к песчаной бухте, которую я назвал дядюшке Артуру как место посадки вертолета. На самом деле деревья спускались здесь к самой воде, берег был весь изрезан бухтами, а я не видел дальше собственного носа. В результате я, естественно, регулярно оказывался в воде. Выгребая из моря в третий раз, я решил несколько изменить свою трассу и углубиться в лес. Это даже не было вызвано опасением промокнуть я уже промок до нитки, поскольку, естественно, не взял с собой резиновый комбинезон. Я ведь собирался гулять по лесу и летать на вертолете. Не боялся я также повредить сигнальные огни, с помощью которых я должен был подать знак пилоту, поскольку они были тщательно упакованы в прорезиненное полотно. Причина была очень проста — двигаясь с такой скоростью, я добрался бы до бухты не раньше полудня.
Единственное, на что я теперь ориентировался, не имея компаса, было направление ветра и общее расположение острова. Бухта, которая была мне нужна, находилась на востоке, ураганный ветер несся с запада, а значит, пока ветер с дождем бьют мне в спину, я иду в правильном направлении. Кроме того, я знал, что остров пересекает с востока на запад гряда скалистых холмов, покрытых соснами, Достаточно было двигаться вдоль нее, чтобы не сойти с верной дороги. Теоретически все было очень просто, а в действительности не совсем, тем более что ветер постоянно менял свое направление в зависимости от ширины лесного массива.
Ровно за полчаса до восхода солнца — а установил я это благодаря часам, поскольку темнота была по-прежнему непроницаемая, я начал сомневаться, что успею вовремя. Задавал я себе также и вопрос, сумеет ли при таких условиях пилот найти место нашей встречи. Я не сомневался, что он сумеет сесть в защищенной с трех сторон от ветра котловине, но сумеет ли он найти ее — это вопрос. Кроме того, я знал, что вертолет теряет управляемость при определенной силе ветра, хотя, увы, не знал, какова эта сила. И все это означало, что пилот может не явиться, а мне предстоит проделать эту прогулку в обратном направлении, найти лодку и под проливным дождем, в холоде и голоде ждать наступления темноты, чтобы добраться до «Файркрэста». Мои сорок восемь часов отсрочки, уже и так сократившиеся до двадцати четырех, уменьшились бы еще на двенадцать часов. Я бросился бежать.
Пятнадцатью минутами позже, налетев на бесчисленное количество стволов железной твердости, я услышал далекий звук мотора. Звук медленно приближался. Вертолет прибыл раньше назначенного срока, черт бы его побрал! Сядет, убедится, что никого нет, и улетит. Я был настолько угнетен и так отупел от этих постоянных ударов головой о дерево, что даже не подумал о том, что в такой темноте пилот не найдет бухты и уж тем более не сядет в ней. Сначала я даже подумал было использовать один из своих сигнальных огней, чтобы, по крайней мере, показать ему, что я есть, что я приближаюсь. И я уже почти распаковал его, но потом запаковал обратно. Ведь мы договорились, что мои бенгальские огни я использую для указания места посадки, и если я использую их сейчас, пилот направится сюда, сломает о верхушки деревьев винт, и все будет кончено и для него, и для меня.
Я еще ускорил движение. К сожалению, мне уже много лет не приходилось бегать на большие расстояния. Легкие мои издавали звуки испорченных кузнечных мехов, дыхание прерывалось, и все-таки я продолжал бежать, натыкаясь на деревья, путаясь в кустах, падая в мелкие грязные расщелины. Низкие ветви деревьев били но моему лицу, но самым неприятным оставались стволы, из которых я, кажется, не обошел ни одного. Я вытянул перед собой руки, но и это не спасло меня. Тогда я поднял сухую ветвь и пытался заслоняться ею — напрасные усилия. Деревья атаковали меня со всех сторон, и в конце концов у меня создалось впечатление, что весь лее этого проклятого острова встал на моей дороге. Моя голова стала казаться мне самому шаром для игры в кегли, с той только существенной разницей, что в кегельбане шар сбивает кегли, а тут деревья-кегли постоянно сбивали мою бедную голову-шар. Все это время шум мотора вертолета то усиливался, то затихал, и один раз мне даже показалось, что он улетел совсем, но вскоре я опять услышал его. Постепенно небо на востоке начало светлеть, но сам остров оставался для пилота погруженным во мрак ночи.
Внезапно земля ушла у меня из-под ног, я вытянул вперед руки и напряг мускулы, чтобы несколько смягчить падение на склон ущелья, но, увы, я не задержался на нем. Я катился и катился по отвесному склону, поросшему колючими кустами, и в первый раз за эту ночь мечтал встретить на пути какое-нибудь дерево, все равно какое, лишь бы задержало мое падение. Сколько же сосен росло на этом склоне? Не знаю, знаю только, что я ухитрился не встретить ни одной. Если бы это была расщелина, она наверняка была бы самой большой на острове, но это была вовсе не расщелина: я перекатился через какой-то бугор, и неожиданно трава уступила место песку, поверхность земли стала плоской, и я оказался на берегу острова. И хотя я задыхался и никак не мог отдышаться, я благословил судьбу и миллионы лет, которые превратили в песчаный пляж острые скалы, веками охранявшие берег от моря.
Я встал. Это было то место, куда я стремился, единственный песчаный залив на острове. Правда, в рассветной мгле он показался мне намного меньше, чем я предполагал, рассматривая его на карте. С востока снова послышался шум вертолета, по моим оценкам он был где-то в двухстах метрах от меня. Я побежал ему навстречу, достал из кармана сигнальную ракету, сорвал с нее водонепроницаемую упаковку и рванул взрыватель. Яркий бело-голубой свет заставил меня прикрыть глаза рукой. Через тридцать секунд, когда ракета уже догорала у моих ног, издавая при этом ужасающую вонь, вертолет уже был надо мной. Пилот включил два вертикальных прожектора, которые залили резким светом беловатый песок бухты. На всякий случай я отошел подальше, вертолет садился, его полозья погрузились в пе-срк, шум мотора смолк, винт медленно останавливался, пока не замер без движения. Мне еще никогда не приходилось летать на вертолетах, но видел я их достаточно часто. Этот показался мне огромным.
Я приблизился к машине. Дверца открылась, мне в лицо ударил свет фонаря, и голос с уэльским акцентом спросил:
— Вы Калверт?
— Угадали. Можно подняться к вам?
— А откуда я знаю, что вы действительно Калверт?
— Из моих слов. Не усложняйте ситуацию, молодой человек. У вас нет полномочий идентифицировать меня.
— А у вас нет никаких документов? Никаких бумаг?
— Ну, будьте же рассудительны. Вас что, в школе не инструктировали, что у некоторых людей никогда не бывает удостоверений личности? Вам что, кажется, что я просто так, случайно оказался здесь в это время? И случайно имел в кармане сигнальную ракету? Этак вы рискуете еще до наступления сумерек оказаться безработным. Что и говорить, хорошее начало для совместной работы.
— Мне велено быть крайне осторожным,— голос звучал напряженно и по-прежнему недоверчиво.— Лейтенант Скотт Уильямс,— холодно представился он.— Для того чтобы лишить меня работы, вам надо быть адмиралом.
Я поднялся на борт вертолета, уселся в кресло и захлопнул за собой дверь. Он не подал мне руки. Вместо этого он зажег маленькую лампочку на потолке и вскрикнул:
— Что у вас с лицом?
— Вам не нравится мое лицо?
— Оно все в крови и все исцарапано.
— Это, наверное, сосновые иголки.