Свидания
Шрифт:
Одри встала.
Ты хочешь увидеться со мной еще?
На самом деле да, я хотел увидеться с ней еще. Просто потому, что сейчас элементарно не хватало времени. Чтобы созреть.
Детям надо что-то сказать. Например, что ты отправилась в путешествие, предложил я.
Симон, наверное, им уже что-нибудь сказал.
Ты права. Наверняка сказал.
Ты завтра не работаешь?
– спросила она.
Нет. Завтра суббота.
Если ты не занят, мы могли бы завтра увидеться.
Да, сказал я.
Можно встретиться на набережной.
Чуть подальше, сказал я.
На барже, предложила она. В каюте. Их не будет.
Тогда в час.
Не знаю точно, почему я сказал «в час».
Да.
Я проводил ее до двери. Она протянула руку к моей шее. Дотронулась до воротника. Воротника куртки. Поправила его. Я ведь не снял куртку. Она отняла руку.
Симон может вернуться с минуты на минуту, сказал я. Подожди. Я гляну в окно.
Подбежал к окну. Нигде никого.
Иди, сказал я. До завтра.
И закрыл за ней дверь.
Симон вернулся поздно. Один. Я спал. Заснул с трудом. После его прихода заснуть уже не смог. Притворился спящим. Боялся, что Симон заглянет в комнату для гостей, захочет со мной поговорить. Он не заглянул. Меня его судьба теперь не слишком интересовала. И видеть его физиономию хотелось пореже. Одри пришла сюда ради меня. И ушла тоже.
Я сам не понимал, что я для этого сделал. Разве что любил Клеманс. И ждал ее. Ничего больше. Это примерно все, что Одри знала обо мне. Что я люблю. Даже про ожидание не знала. Она и видела-то меня раза четыре-пять. С Клеманс. А после я у них не бывал. Я ее не увидел. Или едва-едва. Скрытная. Это я заметил. Она что-то скрывала. Но она меня тогда не интересовала. Я ее не ждал. Я ждал ее только со вчерашнего дня. И не ради себя. Разве что чуть-чуть. Но ждал. И с какой-то все-таки целью. Этой целью была она сама. Стала теперь она сама. Словно бы формальное ожидание наполнилось содержанием.
Существовала женщина, которая меня хотела. Я ее не любил. Но.
Но она поправила мне воротник.
Вот так взяла и поправила.
У Клеманс ушло на это три года.
У Одри нет.
Она не стала ждать, чтобы поправить мне воротник.
Она ждала для этого только меня.
И просто поправила.
Я ее не любил, нет. Но жест мне понравился. Он меня тронул. Меня тронула женщина, которую я не любил. Которую я ждал для другого. Может быть. Посмотрим, сказал я себе. Завтра. В любом случае у меня завтра свидание. Это хорошо. А то сегодня я ее даже не разглядел. Едва взглянул.
От Симона я ушел утром, на три часа раньше, чем нужно. Об Одри мы больше не говорили. О няньке тоже. Я поцеловал детей, чувствуя, что больше не вернусь. Отдал Симону ключи.
Ты позвонишь?
– спросил он.
Да, ответил я.
Зная, что лгу. Я шел на встречу с его женой.
Возможно, я даже пересплю с его женой. Все к тому идет. Почему бы нет? Раз она этого хочет. Видимо, хочет. И тогда все станет ясно.
Нужно, наверное, чтобы я ее захотел.
Но спешить совершенно некуда. Разумнее сначала ее полюбить. Зачем делать ей больно? Ведь она меня любит. Ну, как я ее понял. Само собой, я мог ошибаться.
Последнее предположение я отбросил. В своей жизни я слишком часто его допускал. И оно слишком часто подтверждалось. Но сейчас нет, сказал я себе.
Итак. Она меня любит. Надо спросить ее почему, подумал я. И как. Словом, ситуация не из худших.
Но это все равно что идти на свидание без цветов. Хорошо бы ей что-нибудь принести. Немного любви, подумал я. Капельку для начала.
Это было не очень сложно. Любви у меня в запасе хоть отбавляй. Все, что я недодал Клеманс, лежало мертвым грузом, или нет, не так, я слишком много отдал Клеманс, и от этого во мне образовалась пустота, но если вложить в нее чуточку надежды, какую-нибудь крупинку, может, пустота и заполнится.
Я шел как по угольям. Попутно думал о том, почему предложил час дня. Скорее всего потому, отвечал я себе, что имел смутное намерение пообедать с ней. Чтобы мы не сидели просто так друг против друга, а были чем-то заняты. Я рассмотрел бы ее в подходящей обстановке. Время от времени она глядела бы себе в тарелку. А я тогда видел бы ее со стороны.
Предполагалось, разумеется, что она приготовит на барже обед. Или нет, подумал я, лучше мы где-нибудь еще пообедаем. На берегу.
Я опережал события. До баржи я еще даже не дошел.
Но, как это и бывает, - взять хотя бы мое возвращение домой накануне, - можно выйти раньше или позже, можно медлить и тянуть, все равно придешь, куда шел.
Я поднялся на палубу, она была совершенно пустынна. Я так говорю пустынна - понятно, я не ожидал увидеть там толпу. На той стороне, что обращена к реке, стояли два пустых шезлонга, скрытые кадками с бамбуком. С плывущего по Сене речного трамвайчика доносился приглушенный рассказ экскурсовода, на стульях рядами сидели люди и фотографировали солнце, они меня видели.
Я постучал в дверь каюты, я гордился в душе, что солнечным днем спускаюсь в недра стоящего на причале судна. Не могли же те люди знать, что я здесь в первый раз.
Моя первая баржа, говорил я себе. Я пытался смотреть на вещи со стороны. Моя первая баржа и женщина на ней, женщина, которую я не люблю, зато она любит меня и специально решила ждать меня тут, зная, что я сюда не приду.
И вот я пришел.
Пришел туда, где она меня ждет.
Замечу, она упростила себе задачу, взяв и позвонив мне по телефону.
Она сжульничала, сказал я себе.
Но и я тоже.
Я тоже жульничал. Когда ждал ее.
С Симоном.
Как если бы.
И вот.
Постучал в дверь каюты.
Совсем как если бы.
Я нес маленький запас любви, так сказать, в ручном багаже, а именно в голове или, может, в сердце, для меня это одно и то же, я словно бы прихватил его с собой в короткое путешествие, дня на два, не больше, как раз на уикенд.
Одри, разумеется, появилась снизу, иначе и быть не могло. Она поднималась мне навстречу. Я ее не слышал. Надо же, какая глубокая штука баржа, подумал я. Целое дело подняться.