Свидетель с копытами

Трускиновская Далия Мейеровна

Положение Иоганна Весселя было куда хуже. Аптекарь Бутман, у которого он служил помощником, объявил прямо: возьмет в дело и произведет в совладельцы аптеки, если Вессель женится на его сестре. Сестра так засиделась в девках, что по русскому обычаю ей бы уже пора переселяться в монастырь и принимать постриг, но этой сухой вобле все еще мерещились женихи! Вессель подумал: у аптекаря только две дочери-подростка, сына, чтобы передать дело, нет, а ждать, пока старшая из девчонок достигнет хотя бы семнадцати лет, опасно – петербуржские немочки видят вокруг слишком много соблазнов, одни офицеры-гвардейцы чего стоят. На сестрицу же не то что красавец-офицер знатного рода, но и его старый дядька, нечто среднее между нянькой и денщиком, не польстится. К тому же Весселю тридцать четыре года, и если дожидаться – стукнет тридцать восемь, почти старик. А молодые жены очень даже охотно изменяют старым мужьям – это он знал доподлинно, сам легкомыслием таких женушек порой пользовался. Бутмановская сестрица уж точно изменять не станет и детей невесть от кого не родит.

Так что оба – и Ройтман, и Вессель, – решение приняли, о своих брачных намерениях объявили, но не могли отказать себе в скромном удовольствии – по-приятельски набубениться пивом и вволю изругать будущих супруг.

– Но у тебя же, мой милый, прикоплены денежки, – сказал Ройтман. – Я знаю, ты лет пятнадцать копил, не меньше.

– Тс-с, молчи, – ответил Вессель. – Мои денежки не поспевают за ценами. Будь у меня десять лет назад столько, сколько имею теперь, я бы открыл свою аптеку хоть на Пряжке, хоть еще дальше. А теперь с этими деньгами я могу только приобрести товар и обстановку, а на то, чтобы снять помещение и взять слугу, их уже не хватит.

– Но ведь ты уговорился с Каценеленбогеном.

– Уговорился… Все равно не получается.

Карл Каценеленбоген был дальний родственник Весселя, старый ростовщик. Вессель уговорился с ним и отдал ему свои накопления, чтобы деньги не лежали без дела, понемногу делаясь дешевле, а работали. Столковались так: Вессель имеет семь процентов годовых, притом что Каценеленбоген отдает денежки под ручной заклад проигравшимся в пух и прах гвардейцам из расчета по меньшей мере двадцати процентов. При этом родственник не просто утверждал, а сам был уверен, что оказывает аптекарскому помощнику неслыханное благодеяние.

– Это печально.

– И ведь господин аптекарь должен быть изрядно одет, должен встречать покупателей, отменно причесанный, должен водить дружбу с докторами…

– Да, ты прав. Но ты ведь тогда хотел жениться на простой модисточке…

– Ах, Ройтман, неужели ты не делал в жизни глупостей? Думаю, Бог уберег меня, послав тогда тот экипаж на Невском, который на нее наехал!

Вессель подмигнул, Ройтман подмигнул в ответ, и оба рассмеялись. Потом они попросили еще по кружке, чокнулись, разбрызгав пену, и выпили за то, чтобы в супружестве не скучать. В конце концов, господин аптекарь и господин портной имеют средства, чтобы время от времени навещать сводню и развлекаться с молоденькими козочками.

Ройтман, впрочем, полагал, что на первое время хватит и супруги. Они со вдовушкой походили друг на дружку – оба невысокие, толстенькие, белокурые. И они уже поторопились обновить супружеское ложе. А вот Вессель даже не был похож на немца – того классического немца, который считается в Санкт-Петербурге образцовым. Он был не просто темноволос, а даже несколько смахивал то ли на итальянца, то ли на испанца, то ли еще на какого южного жителя. На этом основании он считал себя мужчиной темпераментным.

Засиживаться в погребке Ройтман и Вессель не стали – даже в потреблении пива должен быть свой порядок и регламент. Они выбрались на улицу и пошли рядышком, скользя и спотыкаясь на подтаявшем снегу, причем Вессель поддерживал Ройтмана под локоть, а Ройтман пытался спеть песенку о Катарине, продающей башмаки за поцелуи.

Возле дома, где они оба квартировали, дорогу им заступил высокий плечистый детина в армяке и с преогромной бородой. Он чуть ли не рухнул на пьяненьких немцев из-за угла и так взмахнул руками, что стало ясно: сейчас будет грабить и убивать.

Следовало бы завопить по русскому обычаю «караул!», чтобы прибежали делающие положенный обход кварталов десятские. Но у Весселя вдруг в горле пересохло. Более того – руки-ноги отнялись.

Зато пухленький Ройтман с воплем не человеческим, а скорее кошачьим, ринулся в атаку и тюкнул детину кулачками в грудь и в живот.

Он сам удивился, когда детина от этого наскока рухнул наземь.

– Генрих, ты убил его! – воскликнул Вессель.

– О мой Бог, нет, я не мог его убить!

Немцы опустились на корточки и стали тормошить детину. Но чуть не сели в снег, когда он заговорил на чистом немецком языке.

– Я болен, я умираю… Дайте мне поесть, ради всего святого… Бог наградит вас…

– Это что за чудо? – спросил Ройтман.

Немец в армяке и с бородой – это было воистину чудо.

– Кто вы, сударь? – спросил Вессель.

– Я несчастный человек, помогите мне…

Ройтман и Вессель решили проявить милосердие. С немалым трудом они поставили детину на ноги и ввели в свое жилище.

Под армяком на нем были два старых драных кафтана, один – солдатский мундирный, другой обыкновенный, штаны на манер крестьянских, заправленные в валяные сапоги, рубаха – почерневшая от грязи. К тому же гость завшивел. Это было отвратительно, однако выставлять его на улицу немцы не стали, только растопили печку и сожгли там жуткую рубаху.

– Его нужно помыть, – сказал Ройтман.

– Но как?..

Время было позднее. Квартирные хозяева обычно снабжали немцев по требованию горячей водой, могли нагреть хоть ведро, но будить их Ройтман и Вессель опасались. У них была бульотка со спиртовкой, чтобы утром готовить себе кофе, был кувшин с водой, но воды там оставалось немного, и потому Вессель только обтер краем полотенца лицо и руки гостя. Тот благодарил слабым голосом, но в изысканных выражениях, и наконец назвал себя – Карл-Отто Эрлих. Ему приготовили кофе и дали булку – одну из двух, что немцы припасли для завтрака. Он оказался столь голоден, что и вторую съел.

Вессель, не будучи врачом, все же немного разбирался в хворобах. Он определил болезнь как запущенную простуду, достал из шкафчика бутылочки с целебными бальзамами и напоил Эрлиха. Потом его, побоявшись укладывать в постель, устроили на полу возле печки и выдали полотенце – вытирать нос. Наконец гость задремал.

– Кажется, мы своими руками устроили себе неприятность, – сказал Ройтман.

– Похоже на то, – согласился Вессель. – Я завтра принесу более подходящих лекарств, мы напоим его и отведем на постоялый двор, снимем ему там конурку.