Свидетели
Шрифт:
Ломон был доволен собой. Он не понимал толком, почему его поединок с акушеркой принес ему облегчение, но тяжесть на сердце стала меньше. Ночные кошмары ушли куда-то далеко. Он предвидел, что его позиция на сегодняшнем заседании вызовет споры и расценят ее по-разному, кое-кто даже осудит. Явно не погрешив против требуемой от судьи нелицеприятности, он все же дал волю чувствам, во всяком случае, по отношению к последней свидетельнице.
Рассердится ли на него Армемье, которому придется частично изменить обвинительную речь? Если да, значит, он неплохой актер, потому что бросил Ломону
— Быстро же вы свели на нет ее показания! Этого она вам никогда не простит.
Помолчав, прокурор спросил:
— Как вы добыли такую информацию?
— Самым нелепым образом — из анонимного письма. Полиция все учла, но разве можно было предположить, что самые важные свидетели состоят в родстве?
— Акушерка настаивает на своих показаниях.
— Ей нельзя отступать. Убежден, что она в самом деле видела спускавшегося по лестнице мужчину. Может быть, даже приняла его за Ламбера, но уверена в этом не была: если человек направляется на Верхнюю улицу, мало вероятно, что он дойдет до газового фонаря и лишь потом пересечет мостовую под прямым углом. А если только что убил жену и отнес ее тело на рельсы — подавно. Когда эта Берне узнала, что ее племянничек — один из любовников Мариетты и рискует быть замешан, она пообещала сестре помочь ему выпутаться.
Очередь Жозефа Папа давать показания еще не подошла: до него предстояло выслушать Элен Ардуэн и Желино. Находится ли в зале г-жа Пап? Вполне возможно, но Ломон ее не знает, а у нее есть причины скромно сидеть где-нибудь в углу потемнее.
Незадолго до возобновления заседания комиссар Беле спросил у председателя, не может ли тот уделить ему минутку, и Ломон на ходу переговорил с ним в коридоре.
— Извините, что я не раскрыл их родство, господин председатель. Поверьте, я очень огорчен. Я находился в зале, когда полицейский передал письмо приставу. Я тотчас допросил его, и он описал мне женщину, вручившую ему конверт и попросившую немедленно передать его вам. Она средних лет, из простых.
— Вы ее разыскали?
— Насчет розыска я еще не распорядился: прежде хотел переговорить с вами.
Ломон понимал, что надо дать согласие, иначе могут решить, будто он хочет утаить часть правды или покрыть кого-то.
Приятно все-таки не чувствовать себя больше разбитым. В нем как бы началась реакция на вчерашнюю подавленность. Он был еще слаб, утомлен, но испытывал почти лихорадочную потребность в деятельности.
Элен Ардуэн, которую ввели первой после перерыва, было девятнадцать. Она служила продавщицей в магазине стандартных цен. Родители ее жили в деревне, отец был поденщик. В городе Элен снимала комнату вместе с подружкой-односельчанкой, работавшей у портнихи. Элен еще не утратила деревенскую свежесть, и ее круглое личико напоминало яблоко. У нее не было одного переднего зуба, и это портило ее улыбку, которая тем не менее была еще прелестна в своей наивности.
— Повернитесь к господам присяжным и расскажите им…
Она тщетно соображала, с чего начать, и нетрудно было предвидеть, что вот-вот она расплачется от досады или смущения.
— Где вы встретились с обвиняемым?
— В первый раз?
— Да.
— На ярмарке, мы там гуляли с подружкой.
— Когда это было?
— Почти в такое же время, как сейчас, — в ноябре прошлого года. Ярмарки всегда бывают в ноябре.
— Вы стали его любовницей в тот же вечер?
Она покраснела, промолчала и лишь слегка кивнула головой.
— На следствии вы показали, что отправились с ним в гостиницу на Рыночную улицу и он настаивал, чтобы ваша подружка сопровождала вас.
— Она отказалась. Ухажер у нее строгий.
— Потом вы часто виделись с подсудимым?
— Время от времени он ждал меня у магазина.
— Что вы называете «время от времени»?
— Иногда раз в неделю, иногда два.
— Вы говорили, что он был влюблен в вас?
— Он об этом речь не заводил.
— Он водил вас в номера?
— Да.
— Всякий раз?
— Кроме одного вечера, когда подружка ушла в кино и я привела его к себе.
— Вы знали, что он женат?
— Он мне сказал. Да я и сама увидела по обручальному кольцу.
— Подсудимый рассказывал вам о своей жене?
— Иногда.
— Что же он говорил о ней?
— Что она потаскуха.
— Он никогда не говорил, что собирается ее бросить?
— Нет.
— Но сказал, что хочет жениться на вас?
— Не совсем так.
— А как он выразился?
— Однажды вечером мы лежали в постели и…
Она запнулась, смутившись под устремленными на нее взглядами, опустила конец фразы, о смысле которого все легко догадались и продолжала:
— Он сказал: «Вот была бы ты моей женушкой, я бы тебе враз ребенка состряпал». Я спросила его — почему. А он ответил: «Да такой, как ты, сам бог велел иметь детей». Вид у него был какой-то чудной. Потом он еще добавил: «Но когда-нибудь я тебе все равно его сделаю».
Она полуобернулась к Ламберу и посмотрела на него так, словно просила прощения.
— Это был единственный раз, когда он намекнул на женитьбу?
— Единственный.
— А о разводе он не заговаривал?
— Никогда.
— Ни о том, чтобы как-нибудь избавиться от жены?
— Ой, что вы!
— Создалось ли у вас впечатление, что обвиняемый женился бы на вас, будь он свободен?
— Я только думала, что если бы он был холостой, может, мне бы и повезло. Но такая удача мне не светит.
Ломон уже собирался отпустить свидетельницу, но на этот раз вмешался Армемье.
— Не угодно ли суду спросить свидетельницу, когда состоялся этот разговор?
— Вы поняли вопрос? Когда произошло то, о чем вы нам рассказали?
— В последний раз как я его видела. Я хочу сказать, в последний раз перед тем, как встретилась с ним у господина следователя.
— Значит, незадолго до смерти Мариетты Ламбер?
— Примерно дня за четыре, в начале недели, во вторник или среду — сейчас уже не припомню.
Прокурор знаком показал, что удовлетворен, и прежде чем направиться к выходу, Элен бросила последний взгляд на Ламбера; он тоже проводил ее глазами. Ломон заметил, что взгляд мужчины выражал полное безразличие, без намека на нежность или волнение и сразу же устремился к Люсьене Жирар. Кажется, Ламбер даже чуть заметно пожал плечами.