Свирепые калеки
Шрифт:
– Маэстра! Так рано – и уже в Сети?
– Утром скорость выше. Свиттерс! Ты один?
– Безусловно, один. Кого, по-твоему, я бы рискнул притащить с собой?
Выйдя из Интернета, Маэстра повернулась к нему лицом.
– А я тут, к слову сказать, перехватила одно электронное письмецо, в котором ты обещаешь малышке Сюзи «свозить ее к милой бабушке». – Любящий взгляд посуровел до негодующего.
Свиттерс вспыхнул так ослепительно ярко, что вполне мог бы ссужать свою физиономию в качестве вывески над пивной. В кои-то веки он просто не находил слов.
– Или, может, под этим выражением ты подразумеваешь нечто совсем другое? Э? Или я чего-то
– Э-э… ну-у, – пролепетал Свиттерс. – Сюзи? Сюзи в Сакраменто, откуда, ради всего святого, у тебя доступ к ее почте?
– Хе! Просто, как дважды два. Детская игра. Уж кому и знать, как не тебе. – Резкий излом ее улыбки отчасти смягчился. – Ну ладно, ладно, Свиттерс. Иди сюда. Расцелуй эти морщинистые старые щеки. До чего я рада тебя видеть. Радость, правда, сомнительная – но все-таки радость. М-м-м… Ух ты. Так чего ты мне принес? Класс, ты же знаешь, я от хризантем без ума. И тыква просто отменная. Да-да. Тыквочка – что надо! – Невооруженным глазом было видно: подарки ее разочаровали.
Из пиджачного кармана Свиттерс выудил бакелитовый браслет цвета розоватой ириски.
– Нарыл эту штучку в парижском антикварном магазинчике. Парень уверял, он принадлежал самой Жозефине Бейкер. [5]
– Ну что ж, а теперь он мой! – Маэстра обожала браслеты и меры в том не знала – порой нацепляла штук по десять на каждую из худых рук. – Какой ты заботливый, Свиттерс. Ужасно мило с твоей стороны. – Она помолчала, застегнула браслет на руке, присовокупляя его к разношерстной коллекции, полюбовалась им так и эдак. – Только не думай, что дешево отделался, приятель. Мне не нужно повторять тебе, что ты за гнусный выродок.
5
Бейкер Жозефина (Фрида Джозефина Макдональд, 1906–1975) – американская танцовщица и певица, ставшая темнокожей звездой парижского мюзик-холла «Фоли Бержер»; в 1937 г. приняла гражданство Франции; во время фашистской оккупации работала в Красном Кресте и участвовала в движении Сопротивления.
– И все же повтори, повтори еще раз. Вот так стоял бы и слушал… Оно так взбадривает!
– Да, гнусный выродок. Негодяй, извращенец, прожигатель жизни… И спрячь свой довольный вид в карман, будь так добр. Ничего смешного в этой истории с малюткой Сюзи нет. Она просто тошнотворна. Скажу более, это подсудное дело. Ты всегда был абсолютно безответственным…
– Ну полно, полно. И как у тебя только язык поворачивается сказать такое? Я – государственный служащий, предан своему делу, имею правительственные награды и допуск к сверхсекретной работе. Тоже мне резюме никчемного лодыря!
– По-твоему, мне полагается крепче спать ночами, зная, что курятник сторожат такие, как ты? Просто поражаюсь, что тебя до сих пор на работе держат.
– Вот уже больше десяти лет.
– Поражаюсь, что тебя вообще завербовали.
– Это все мой волевой подбородок и трагически-благородная внешность.
– Это все твой университетский диплом. – В голосе Маэстры прозвучала плохо скрытая гордость. – Декан в Беркли лично сказал мне: в том, что касается кибернетики и лингвистики, таких, как ты, они в жизни не видели…
– Не забудь про современную поэзию.
– Вот об этом декан умолчал. А тренер по регби, ну, тот смуглокожий англичанин, уверял, что ты – единственный американец из всех, кого ему доводилось тренировать, который действительно понял суть игры.
– Найджел просто-напросто беззастенчиво тебе льстил. Его испепеляла безответная страсть. Ты сводила его с ума.
– Хе! Чушь собачья. Я уже тогда была, что называется, «представительница старшего поколения». А регби – сплошное варварство. Хуже футбола. Однако по баллам ты, что называется, сорвал банк – отрицать не приходится.
– А всё гены, Маэстра. От кого, как не от тебя, унаследовал я свои таланты?
– Хе! – Старуха против воли расплылась в улыбке. – Да, в отдельных областях ты куда как смышлен, но все равно удивляюсь, что тебя взяли на службу, учитывая твои вне-университетские развлечения и моральную неустойчивость.
– Я на государственной службе, Маэстра. На мораль там никто не смотрит.
– К сожалению, здесь с тобой не поспоришь. Ну и какими темными делишками занялось это твое агентство на сей раз? Что ты там затеваешь? И чего ты поделываешь в Сиэтле? И как скоро ты меня покинешь?
– С приходом розовоперстной зари.
– Завтра? Нет!
– Спозаранку вылетаю в Южную Америку – но вернусь, ты и глазом моргнуть не успеешь. Вообще-то мне тридцатидневный отпуск полагается, вот только босс потребовал, чтобы я сперва смотался в Лиму и назад. Буквально надень.
Глаза Маэстры за очками задумчиво сощурились.
– Политическое убийство?
– Ты слишком много смотришь телевизор. Контора завербовала там в местные агенты одного весьма многообещающего типчика, выдала ему для прикрытия новехонькую «хонду» в качестве контрактного бонуса, а теперь он, видите ли, вздумал пойти на попятный.
– И ты его укокошишь максимально неприятным способом.
– Вернись на грешную землю. Я его «обработаю», попытаюсь уговорить остаться.
– А почему ты?
– Я так понимаю, потому что у нас образование сходное. Он окончил магистратуру в университете Майами по двум специальностям. Информатика и языки.
– Как насчет современной поэзии? – «подколола» старуха.
– Это вряд ли, Маэстра. Хотя, держу пари, парень способен процитировать строчку-другую из «Воя». [6]
6
Поэма американского поэта Аллена Гинзберга (1926–1997).
– А какие у тебя планы на отпуск? Могу я рассчитывать на очередное вторжение?
– А то. И на новый браслет тоже. Как только вернусь, сразу – к тебе. И… э-э… я надеялся, ты уступишь мне коттеджик на Снокуалми [7] на недельку-другую. Уж слишком я цемента наглотался в этом году. Над тротуарами клубятся злые чары… Мне поболтать бы с ручейком, вдохнуть звездного света, подружиться с деревьями. А потом, может, в Сакраменто ненадолго слетаю, семейство порадую.
7
Перевал Снокуалми (Snoqualmie Pass) – горнолыжный курорт в горах Каскадного хребта (там же протекает живописная река Снокуалми с тремя водопадами); одна из достопримечательностей штата Вашингтон.