Свиток фараона
Шрифт:
Его ожоги были не такими опасными, какими казались на первый взгляд. У полковника Солта начался приступ гнева, он бушевал на весь лагерь, бил плеткой по палаткам и кричал:
— Саботаж! Гнусные ублюдки! Всех подведу под военный трибунал! — Британским офицерам с трудом удалось его успокоить.
На следующее утро Омару нужно было вывести на плац весь свой отряд в строю плечом к плечу. Вместе с Омаром ряды обошел и Солт. Он тыкал в грудь каждого рукояткой плети и вопросительно смотрел на Омара, но тот лишь качал головой. Когда настала очередь Хафиза, парень на секунду засомневался, но потом снова отрицательно помотал головой и прошел дальше.
Вечером у костра Омар изучал свои планы, словно ничего и не произошло. Вдруг к нему подошел Хафиз. Старый Хафиз, который три недели назад, когда они еще только собрались вместе, не разговаривал с Омаром. Старик равнодушно глянул на костер и спросил:
— Зачем ты это сделал?
Омар притворился, будто увлеченно рассматривает планы и, не отводя глаз от карты, ответил:
— А зачем это сделал ты?
Огонь в кострах поддерживали сухим верблюжьим пометом, от которого исходил резкий запах. Помет горел с шипяще-свистящими звуками, которые теперь, когда наступила неловкая тишина, казались особенно громкими. Хафиз быстро перебирал костяшки молельных четок, и было видно, что он нервничает.
— Мы считали тебя предателем, — нерешительно начал он, — предателем нашего народа.
— Все потому, что я ношу штаны и разговариваю на английском? — сердито произнес Омар и кивнул в сторону офицерских палаток. — Я родился в Гизе, где стоят большие пирамиды, был погонщиком верблюдов, пока мне не исполнилось четырнадцать. Потом у меня появился шанс, мне посчастливилось стать слугой у британского профессора и отправиться с ним в Луксор. Там я овладел письмом, чтением и выучил английский язык. Так что же, во имя Аллаха, здесь предательского?
Вокруг Омара и Хафиза начали собираться люди, беседа продолжалась, и они, усевшись по-турецки на песок, ловили каждое слово противников.
— В нашей стране, — начал Хафиз, — ввели законы военного времени. Это значит, что мы, сыны Египта, не имеем права голоса в своей стране. Это ужасная несправедливость. Нас втянули в войну, которой мы не хотели, нас сделали врагами с народами, с которыми мы были раньше друзьями. Британцы обращаются с нами как с дураками, малолетними детьми, которым учитель грозит розгами. А ведь известно, что в нашей стране культура расцвела еще до того, как Британия появилась на карте.
— С этим не поспоришь, — ответил Омар, — но мне тоже не легче, когда я вижу, как обращаются с моей страной и моими соотечественниками. Только мне кажется, что лучше выступать на стороне Великобритании, чем на стороне Османской империи. Британцы хотя бы дали нам одного султана и пообещали Египту независимость после войны…
Эти слова разъярили Хафиза, его глаза дико заблестели. Он резко схватил горсть песка, бросил в огонь и воскликнул:
— Все это — пустые обещания! И ты достаточно глуп, чтобы верить таким словам. Чего стоит султан, которого назначили христианские псы! Случай, достойный сострадания. Что ответил Пророк Мухаммед, когда арабы потребовали от него, чтобы тот сначала один год почитал их богов, а тогда они будут почитать Аллаха?.. Он сказал: «Вы — неверные, вы не чтите того, что чту я. Я никогда не пойму, что чтите вы, а вы никогда не поймете, что чту я. У вас своя религия, у меня своя!» Вот так и не иначе говорил он. Англичанин никогда не поймет восточную религию и политику, и никогда египтянин не познает религии и политики британцев.
Собравшиеся одобрительно кивали, и Хафиз тут же спросил Омара:
— Осознаешь, что ты раб британцев?
Омар вскочил, словно хотел броситься на Хафиза, но перед ним тут же словно из-под земли выросли двое мужчин, и он лишь прокричал, обращаясь к старику:
— Я не знаю, кто из нас ведет себя более недостойно! Я добровольно продал британцам свою рабочую силу, но я не отступлюсь от своих убеждений. Ты, Хафиз, жалкое создание, ты берешь деньги из рук, которые сегодня готов отрубить.
После этих слов раздались взволнованные крики, видимо, такого мнения придерживался не только Омар. То, что юноша твердо отстаивал свою позицию, вызывало уважение. И хотя двое рабочих по-прежнему вели себя не слишком дружелюбно, у Омара уже не было ощущения, что ему следует опасаться за свою жизнь.
Работы по прокладке железной дороги хорошо продвигались вперед, даже быстрее, чем было запланировано, потому что строительный мусор уже вывозили по готовому полотну. Дважды в день маленький, плюющий огнем и паром локомотив вывозил двенадцать грузовых вагонов со строительной площадки обратно в Исмаилию.
Однажды в феврале с северо-востока на горизонте показались темные облака пыли. Приближаясь, они становились все больше, и среди рабочих распространилось беспокойство. Наконец британские офицеры сообщили, что это ведут турецких военнопленных в Каир.
Встреча посреди пустыни с молчаливыми, измученными страхом неизвестности людьми стала знаменательным событием. Тысячи изможденных, в изодранной одежде турок промаршировали мимо раскрывших рты египтян. Лишь немногие опасливо поглядывали по сторонам, остальные шли, понурившись. На многих были грязные, истрепанные повязки с запекшейся кровью. Пленные безвольно прошли вдоль железной дороги на запад и скрылись за горизонтом, как fata morgana.
Омар испытывал искреннее сострадание, потому что от природы был добрым человеком и всегда брал сторону слабых, потому что и сам принадлежал к таким. Он часто вспоминал это происшествие.
Хотя турки были врагами Египта, а англичане помогали египтянам, Омар больше симпатизировал врагам, чем союзникам. Видимо, это объяснялось тем, что день ото дня ему навязывали, кто должен быть для египтянина врагом, а кто — другом. Омар все время боролся с ощущением, что все должно быть наоборот, что британцы — враги Египта, а турки — его друзья. Прошло много дней, прежде чем им овладело равнодушие.
Каждый раз, продвинувшись вперед на расстояние в пять миль, они разбивали новый лагерь. Оттуда мужчины ходили на работу. Но со старого места забирали не все палатки: те, что оставались, служили складами и продовольственными базами и стояли вдоль всей железной дороги в десяти километрах друг от друга.
Там, где прямая как стрела дорога пересекала холмы Джебель эль-Каср, соорудили самую большую стройплощадку. Полковник Солт собрал весь рабочий корпус и разделил его на три отряда. Британская команда подрывников проложила проход через холмы Джебель эль-Каср с помощью трех тонн динамита. Первая группа убирала обломки, вторая выравнивала насыпь, третья укладывала шпалы и рельсы. Спустя две недели рабочий корпус продолжил движение на восток.