Свобода и любовь (сборник)
Шрифт:
Вася улыбается. Вася смеется. И кашляет меньше. В партком аккуратно ходит. И Владимир занят. Реорганизует дело по плану синдикатчиков. Кончит – в Москву с Васей поедут, а оттуда в новый район Владимира переведут. Владимир доволен. Весь в работу ушел. Будто все «по-хорошему».
А настоящей радости, той, что прежде была, нет и нет. Хоть ты что! Владимир не то что неласковый, а нет-нет да будто досада его прорвет, на Васю раздражается.
Зачем из парткома к обеду опоздала? Гостей задерживает, без хозяйки не сядешь за стол! Другой раз из-за воротничков вспылил: чистых не оказалось. Вася в ответ тоже вскипела. Разве это Васина забота? Мог и сам распорядиться. Пусть с Марии Семеновны спрашивает, Вася ему не прачка… Расстались сердитыми. А из-за чего? Из-за воротничка ничтожного! Вернулась как-то Вася домой под проливным дождем. Шляпку свою в парткоме оставила, пожалела, платочком повязалась. Увидал Владимир,
– Не всем же модницами франтить! Зато Савельевым одолжаться не приходится!
Поглядел на Васю Владимир злыми глазами, смолчал. А Васе показалось, будто ударить ее хотел. Сдержался.
Нехорошо. Хотят Вася и Владимир друзьями быть, а на деле друг против друга чуть что зло накипает.
Владимир все о новом районе мечтает. Как дом устроит, как хозяйство разведет…
Васе скучно. К чему хозяйство свое заводить? Что за радость? Если бы еще для всего коллектива… Владимир не согласен. Отсталостью Васю попрекает.
Вася о том, как в марксистском кружке спорили: только ли экономика историю делает или еще и идеи? Оживляется Вася, хочет всем, что слышала, с Владимиром поделиться. А ему скучно. Это все забава… А вот доходность поднять предприятия – это действительно дело! И опять спорят.
Как вдвоем останутся, не знают, о чем говорить. Что делать? Сейчас Ивана Ивановича по телефону вызывают. При нем свободнее.
Ждет Вася писем из губерний. Не пишут. Ни от Груши, ни от Степана Алексеевича ни словечка. Что-то с ними со всеми приключилось?
Не хочет Вася себе признаться, а в тайнике души ждет, что позовут ее в губернию на работу… Ехать? Не ехать?
Пришло-таки письмо из губернии. Заказное. От Степана Алексеевича. Коротенькое, а дельное: предлагает Васе группу текстильных фабрик взять, работу «по новому типу» поставить, как центр предписывает. Там и жить Вася будет, за городом. Ответа просит.
Забилось Васино сердце. Потянуло «к своим»… А то что за жизнь? Ни тебе дела, ни тебе радости!.. Одна забота: как бы опять чего не вышло. Точно связанная ходишь. Вспомнила Вася, как у брата Кольки галка была. Он ее в лесу изловил, чтобы не улетела, крылья ей нитками опутал. Разгуливает галка по полу, клюв разевает, черными, умными глазенками на окна поглядывает, крыльями хлопает. А крылья связаны. Похлопает-похлопает, с горя каркнет раз-другой, да и пошла опять степенно по полу разгуливать. Будто вовсе лететь не собиралась. Так вот и Вася сейчас. Опутаны крылья. Не полетишь!.. А чем опутаны? Кабы радостью, кабы любовью! А то нет же – тревогой опутаны. Страхом, как бы опять чего с Владимиром не стряслось. Благодарностью, что с ней остался, кралю с дороги убрал… Ниточки хоть тонкие, а туго Васю оплели. Будто самое Васю за плетеньем искусным скрыли…
И Лиза говорит: «Не узнаю я тебя, Василиса. Говорила я тебе – заделаешься ты директоршей. Так оно и выходит».
Как ниточки порвать? Как плетеные искусно сбросить?
Держит Вася письмо Степана Алексеевича в руках, не выпускает. Будто письмо, что талисман в сказках, дорогу Васе найти поможет.
– Василиса Дементьевна, пиво-то все у нас вышло. Надо бы Владимиру Ивановичу сказать, пусть похлопочет, чтобы с завода прислали. А то как бы гости к обеду не нагрянули, тогда пойди вертись, хоть из-под земли доставай.
Мария Семеновна на Васю глядит. Не одобряет.
– Все-то вы, Василиса Дементьевна, кукситесь… А с чего теперь-то, позвольте вас спросить? Франтиху, с Богом, в Москву отправили. Владимир Иванович теперь с вами, в гости ни ногой… Чего же хмуритесь-то? Мужья этого не любят. Они жену ценят веселую, чтобы в доме смех стоял, чтобы после забот да работ радость тебя ждала…
Слушает Вася Марию Семеновну, улыбается; а сама думает: «Может, и права она!.. Может, надо встряхнуть себя и снова стать Васей-буяном!.. Как в восемнадцатом году была. Дело делом, и смеху хоть отбавляй!..
Пойти разве сейчас к Володе в правление? Неожиданно, как «гостья»? Рассказать про письмо… И сказать, смеясь, что отказ пошлет. Не может же она с Володей расстаться! Пусть видит, как любит его, милого, желанного! Пусть обрадуется… Пусть на радостях обнимет, Васины карие очи поцелует… Васей-буяном назовет…»
Выбрала Вася белую блузку, синий галстучек повязала. Шляпку свою перед зеркалом надела, кудряшки поправила… Хочется ей сегодня Володе понравиться. Ведь «подарок» ему несет! И какой «подарок»! Васин отказ Степану Алексеевичу на работу в губернию ехать. С Володей в район отправится, там и работу возьмет.
Пришла Вася в правление. Прямо в кабинет к директору. А кабинет пуст. Директор на заседании. Кончается, минут через десять будет.
Ждет Вася, газеты московские просматривает. Сама себе улыбается. Вот и она Володе за все «отплатит». За то, что с «той» расстался, за то, что Васей больше всех дорожит…
Почту принесли. На стол директору положили. Нет ли писем и для Васи? Перебирает деловые конверты. И вдруг сердце – стук! стук! – да и остановилось на миг. Узенький цветной конверт… Почерк тонкий, бисерный… Не иначе как от «нее»… От Нины Константиновны.
Значит, не кончено? Значит, по-прежнему обман?
Кажется Васе, что летит она куда-то долго-долго… Конца нет…
Должно быть, пошатнулась, потому что пепельницу на столе задела, уронила…
Глядит Вася на узенький цветной конверт, и кажется, что в конверте судьба ее таится.
Раз!.. Конверт опущен в Васин карман. Теперь правда от нее не скроется. Теперь обману конец…
Вошел Владимир, с правленцем.
– А, Вася, и ты тут? Дело есть или так навестить зашла?
– Пива нет больше… Заказать на заводе надо.
– Ишь какая. Хозяйкой становишься!.. Не узнать Васю-буяна, – смеется Владимир, будто доволен.
– Смейся, смейся!.. Разорву постылые сети, чем оплел ты меня… Раскрою обман твой до дна.
– Ты что же, Вася? Только и всего побыла? Уходишь?
Вася молча кивает головою. Все внутри дрожит, кипит, вот-вот наружу прорвется.
Нет у Васи терпенья до дому дойти, письмо читать. В городской сад завернула. На скамейку села. Рвет конверт цветной. Не терпится.
«Мой Воля-солнечный! Мой властелин, мой мучитель любимый!.. От тебя опять ни слова. Третий день ни строчки. Неужели забыл, разлюбил свою Пинку-капризницу? Свою обезьянку египетскую? Не верю! Не верю!.. И все-таки мне страшно. Ты с ней, а я ведь одна! Твой руководитель умеет влиять на тебя, она будет убеждать тебя, что любовь наша «грех против коммунизма, что надо по-вашему, по-коммунистическому, «поститься», отрекаться от всего, что дает радость, жить только для «субботников»… Я боюсь ее. Я знаю ее власть над тобою… Боже мой, боже мой! Да ведь я же не отнимаю тебя у нее! Я так мало требую. Она твоя всеми признанная жена. Ты с ней всегда, всегда… Я же прошу у тебя только немного часов для нашей любви! Только твоей жалости ко мне. Кроме тебя, у меня никого, никого нет на свете!..
Ночью я просыпаюсь со страхом: а вдруг он разлюбит, он бросит меня? Что тогда будет со мною? Я боюсь думать. Ты же знаешь, Никанор Платонович, как паук, сторожит меня… Пусть он играет в «папашу» мы же с тобою знаем, чего он выжидает!.. О, как бы ему хотелось, чтобы ты бросил меня!.. Чтобы я осталась одна, совсем одна, беззащитная, беспомощная… Вот когда наступит его праздник!.. Бывают дни, когда я ненавижу его, когда я готова на улицу идти, только бы не чувствовать, что я ему «обязана»…
Воля, Воля! Любимый мой, безумно милый, неужели это никогда не кончится? Неужели ты не спасешь свою Пинку? Не пожалеешь ее? Не защитишь?…
Я плачу, Воля… Тебе не жаль «обезьянки»? Ты не думаешь о ней? Ты злой! Ты нехороший!.. Ты сейчас ласкаешь другую… Ты любишь ее! Я знаю, что ты ее любишь! А мне это больно! больно! больно!
Я хочу тебя… Горячего, ненасытного… Неужели ты не тоскуешь по моим губам?… По нашим душным объятиям?…
Мои атласные руки хотят обвиться вокруг тебя… Мои груди, «чаши неги» томятся по твоей ласке…
Воля! Я не могу больше страдать! Не могу жить в разлуке. Зачем ты меня отправил в Москву? Для чего?
Но пусть это будет в последний раз. Когда ты переедешь в новый район, найди мне домик за городом. Чтобы никто не знал, что я там… «Таинственный домик», куда ты будешь приезжать ко мне, когда стемнеет… И где я научу тебя, что любовь такая, как наша, она лучше, важнее всего, всего в мире!..
Когда ты приедешь в Москву? Неужели она поедет с тобою и в Москву? Ах, хоть бы одну неделю отдохнуть вдвоем! Одну неделю иметь «нашей»…
Никанор Платонович говорит, что в новом районе тебе отведут прелестный особняк… Столовая в готическом стиле. Но не хватает столовой лампы. Я уже присмотрела дивную люстру, немножко дорого, но зато действительно художественно. Тебе понравится, я знаю.
Ну, довольно, разболталась. Такое большое письмо, что тебе некуда будет его «спрятать»!.. Вот шучу, а самой плакать хочется… Неужели ты не чувствуешь, как мне больно?… За что, за что жизнь не дает нам счастья?…
Но не бойся, мой властелин, я не буду больше роптать. После всего, что я перестрадала, я теперь «ученая». Делай так, как тебе лучше. Я со всем примирюсь. Только одного не отнимай твоей горячей ласки, твоей любви-жалости к твоей бедной, тоскующей, капризной Пинке.
Москва, Остоженка, 18, кварт. 7, а не 17, как ты написал в прошлый раз, из-за чего письмо чуть не пропало.
Твоя от ножек до жарких губешек, только твоя «сладкая девочка»