Свобода от, свобода для
Шрифт:
– Значит, хотите делить? Так?
– спросил я, - а как?
– По справедливости, - закричали в один голос недовольные.
– По справедливости, это как?
– На равные доли, по количеству Семей!
– ответил Стас. Подпевалы тут же принялись повторять это на все лады. Мне захотелось оказаться где-то далеко отсюда, ужасно болела голова.
– Я вам скажу, как будет по справедливости, - я оперся о стол левой рукой, а правую упер в бок, - по справедливости будет так... Во-первых, все что в туннеле, военный трофей, так? Так. Значит, будет более чем справедливо, если мы разделим все добро на равные доли не по количеству семей, а по количеству участвовавших в бою. Это, если считать не только бойцов, а всех, кто внес свой вклад, сто восемьдесят четыре человека, столько же долей. Тогда тебе, Стас, тебе Даниэль,
– я вынул из кармана список добровольцев, - четыре доли. Ровно столько ваших участвовало в бою.
– Стас хватал ртом воздух, лицо Ури налилось кровью, они хотели что-то возразить, я продолжил: - Во-вторых, если мы смотрим на все это как на операцию, целью которой был захват трофеев, то я бы хотел, чтобы перед разделом были возмещены наши затраты. А именно, горючее, боеприпасы, патроны, тысяча снарядов, которые мы перли в Город черт знает откуда. И все такое, включая наше время, которое мы потратили
– Вас никто не просил это делать, это ваши проблемы!
– вклинился Стас.
– Наши или не наши, а свое мы не упустим, если до дележа дойдет, - спокойно ответил я. Стало намного тише, народ, а тут были люди почти из всех Семей, слушал, что я скажу.
– В общем, так, народ! Если кто хочет свою долю по справедливости, пусть приходит, рассмотрим этот вопрос. Но! Это будет равнозначно выходу из Республики. Тех, кто не хочет быть с нами, мы не держим, у нас полная свобода.
– Отлично! Нафиг нам не нужна ваша Республика!
– закричал Стас, - мы ее как объявили, так и отменим!
Я подошел к Стасу вплотную, и посмотрел ему в глаза. Он побледнел и попятился. За спиной раздался шорох, и крепкая рука Летуна сжала запястье моей правой руки. Я, по привычке, положил правую на пистолет. А они, небось, решили, что я его кокнуть собрался. Я повернулся ко всем.
– Еще раз говорю, мы никого не держим. Но те, кто покинет наше сообщество, потеряют все права на то, что оно дает, - я обвел взглядом присутствующих, и стал загибать пальцы.
– Никакой защиты, если вас придут убивать, никто не придет на помощь, никакого бесплатного лечения, никаких общих проектов. Подумайте, выживете ли вы в одиночку! Я повернул голову к Стасу: - у тебя кончится гречка с тушняком, что будешь делать? И вот еще что, Стас, да и вы все тоже слушайте. Вы меня знаете. Я сейчас с вами разговариваю, потому что мы все на одной стороне. Мы все часть Республики. Если вы не хотите Республики, так тому и быть, я уже устал сушить себе голову вашими проблемами. Не будет Республики, разговор у меня с вами будет другой... а может, вообще разговора не будет. Решайте.
– Вы все слышали, - подвел черту Летун, - думайте. Но я вам вот что скажу. Наш Комитет не получает от своей работы никаких выгод. Решите, что мы вам не нужны, нам же легче. Мы не пропадем, точно вам говорю.
Народ разошелся, у некоторых я заметил печать думы на челе. Еще до вечера об этом узнают во всех Семьях. Я призадумался, а не пошлют ли нас, уж очень круто мы взяли.
– Большинство на нашей стороне, - успокоил меня Летун, - всем понятно, что в одиночку не выжить.
– Хорошо, если так.
Через несколько дней мы закончили проект Конституции, точнее, целых два проекта, один по моему плану, другой по плану, составленному Летуном и Вайнштейном. Состоялось всеобщее голосование. Понятное дело, что их план, по сути , повторяющий общественный уклад Союза середины прошлого века, с четким приоритетом государственного перед личным, не приняли. Приняли мой.
Вайнштейн придумал, как нам решить вопрос с деньгами, а заодно, и как использовать на благо Республики почти две тысячи "туннельных", которые уже месяц сидели в помещениях бывшего супермаркета. Надо сказать, что за этот месяц некоторые из туннельных отделились. Они нашли себе жилье, и стали жить отдельно, Семьями человек по двадцать-тридцать. Что интересно, были среди отделившихся и кацетники, и из второго туннеля, "чистые". Как я понял, многие из них были знакомы до Песца. Мы такое отделение только приветствовали, даже помогли без лишней помпы. Мужики там были очень похожи на наших, такие же дельные, привыкшие жить своим умом и ни на кого не надеяться. Эти точно будут в Республике, к гадалке не ходи. Ну а большинство так и осталось сидеть у нас на шее. Я ходил в супермаркет, смотрел, пытался понять, с кем мы имеем дело. Торговый зал очистили от стоек и стеллажей, поставили кровати. Между кроватей с опухшими от сна лицами, еле переставляя ноги, ходили вялые от безделья люди. Оживлялись они, только когда раздавали еду, выстраивались, позевывая в очередь к раздаче, а сожрав полученное, опять заваливались на койки. У многих, очевидно, была депрессия. Ну, мне до их депрессий дела никакого не было, но что я четко понял, и донес до остальных членов Комитета, это то, что этот дармоедский заповедник надо разгонять, и чем раньше, тем лучше. Но прост так этого делать было нельзя, нужен был план. Даже с идей Вайнштейна нам пришлось поломать голову над практическим исполнением.
Когда Летун, взгромоздившись на кассу, объявил в матюгальник, что со следующего месяца, то есть через две недели, прекращается выдача еды, с обитателей супермаркета мигом слетела сонная одурь. Они сбежались со всех концов супермаркета, и стали напирать на предусмотрительно выставленный нами заслон из касс. Раздались выкрики, кричали, что так нельзя, что это не по-людски, что у них ничего нет. Летуну пришлось несколько раз выстрелить в потолок, чтобы воцарилась хоть какая-то тишина.
– Значит, так! Решение о прекращении выдачи еды окончательное, и ничего вы с этим не поделаете! Мы не будем кормить дармоедов, - голос Летуна, усиленный мегафоном, летел над супермаркетом, - у нас есть работа, для тех, кто хочет работать, кто не хочет, может валить на все четыре стороны, плакать не будем. Начиная с завтрашнего дня, в соседнем здании открывается контора по трудоустройству, желающие могут приходить. Работы хватит всем. На этом все.
Летун спрыгнул с кассы, и мы быстренько ретировались. На следующий день к нам заявилась депутация. Все произошло, как планировал Летун, они весь вечер совещались , из толпы выделился десяток "активистов", и эти активисты пришли к нам на "переговоры".
Одного взгляда хватило, чтобы понять, к какой группе принадлежал каждый из пришедших. Всего их пришло десять шестеро были кацетники, и четверо из "чистой публики", обитатели второго туннеля. Даже если бы кацетники не были одеты в одинаковую одежду, пустынный имперский камуфляж, который мы им выдали вместо тех лохмотьев, что на них были, их отличала от остальных худоба, даже за месяц они не отъелись как следует, и какой-то голодный блеск в глазах. Кацетники были как кацетники, а вот четверо "чистых" все как один были той породы, которую я до Песца терпеть не мог. Интеллигенция, точнее, псевдоинтеллигенция. Жлобы, которые, прочтя пару книг, и научившись есть вилкой и ножом, по этому поводу сразу зачислили себя в столпы мира.
– С чем пожаловали?
– вежливо спросил я, никак к ним не обратившись. Называть их "господами" много чести, а товарищами... какие они мне товарищи?
– Мы протестуем против вашего решения прекратить раздачу пищи, - выступил вперед благообразный старичок в жилетке. Кацетники помалкивали, опасливо на меня поглядывая, а вот старичок явно ничего не боялся, - вы не имеете права так поступать!
Он закатил речугу, видимо, заранее приготовленную. Голос у него был хорошо поставленный, он привычно оперировал такими понятиями как "общечеловеческие ценности", "права человека", "демократия", "закон и порядок". Я слушал, не перебивая. Потом заскучал, и перестал слушать, включив фильтр, который еще до Песца меня здорово выручал. Несет себе клиент чушь, ну и пусть несет, слушать не надо, надо реагировать на ключевые слова. Старичок выдохся, и закончил, выжидательно уставившись на нас. Я скосил глаза. Летун сидел с отсутствующим видом, он тоже старичка не слушал, Медведь с Райво сидели обалдевшие, точно загипнотизированные, мне показалось, что еще чуть-чуть, и у Райво закатятся глаза. Я посмотрел на старичка, и лениво бросил:
– Тяжела она, шапка мозготраха.
– Прошу прощения?
– не понял старичок.
– И откуда вы только такие беретесь? Я уж думал, что всю вашу породу генерал Мороз убил, но вас, похоже, вывести труднее, чем тараканов, - неприязненно ответил я. Старичок выкатил зенки, в его представлении совсем не так мне следовало разговаривать с представителем демократической общественности.
– Вам есть, что ответить по существу сказанного?
– вылез еще один, представительный мужчина с брюшком, гладко выбритый, и аккуратно, со вкусом одетый.
– что вы ругаетесь?