Свобода, равенство, братство. Как избавиться от тирании

Марат Жан-Поль

Стоит только народу однажды доверить кому-либо из своих детей опасное сокровище публичной власти и вручить ему заботу о соблюдении законов, как, постоянно скованный этими законами, народ рано или поздно видит свою свободу, свое состояние, свою жизнь отданными на произвол вождей, избранных им же самим для их защиты.

А государь, стоит ему только взглянуть на вверенное ему сокровище, как он уже стремится позабыть, из чьих рук оно получено. Преисполненный самим собой и своими замыслами, он с каждым днем все более тяготится мыслью о своей зависимости и не упускает ничего, чтобы от нее избавиться.

В государстве, лишь недавно

основанном или преобразованном, нанесение явных ударов свободе и попытка сразу же разрушить ее здание было бы слишком безрассудным предприятием. Когда правительство открыто стремится силой овладеть наивысшей властью и подданные замечают стремление их поработить, они всегда одерживают верх. После первых же попыток со стороны правительства подданные, сплотившись против него, тотчас же лишают его плодов всех его ухищрений, и тогда, коль скоро правительство не проявит крайней умеренности, наступает конец его авторитету.

Вследствие этого обычно государи приступают к порабощению народов не с помощью указанных мероприятий. Они начинают издалека, прибегают к тайным политическим ухищрениям. Так путем неослабных усилий, путем едва заметных изменений и нововведений, последствия которых различимы лишь с трудом, молча идут они к поставленной цели.

О любви к всевластию

Добрый государь – ведь это благороднейшее из созданий творца, как нельзя более прославляющее человеческую природу и олицетворяющее природу божественную. Но на одного доброго государя – сколько в мире чудовищ!

Почти все они невежественны, напыщенны, надменны, преданы праздности и наслаждениям. Большинство из них бездельники, трусы, грубияны, гордецы, не способные ни к какому похвальному деянию, ни к какому благородному чувству. Кое-кто из них обнаруживает нрав деятельный, познания, способности, талант, отвагу, великодушие; но справедливости, этой первейшей из королевских добродетелей, они лишены вполне. Наконец, и среди тех, кто был рожден с наклонностями наиболее счастливыми, у кого эти наклонности получили наилучшее развитие, найдется едва ли один равнодушный к расширению своей власти, к возможности распоряжаться по своему усмотрению; хотя бы один такой, кто в стремлении стать деспотом не был бы готов стать тираном.

Любовь к всевластию, естественно, присуща людскому сердцу, которое при любых условиях стремится первенствовать. Вот основное начало тех злоупотреблений властью, которое совершают ее хранители; вот источник рабства среди людей.

Начнем с того, что бросим взгляд на более или менее сильную склонность народа к сохранению своей свободы. Затем мы рассмотрим средства, пускаемые в ход, чтобы ее разрушить.

Малые и крупные государства

Своим происхождением государства обязаны насилию; почти всегда их основатель – какой-либо удачливый разбойник, и почти повсюду законы, в основе своей, были не чем иным, как полицейскими правилами, обеспечивающими каждому спокойное пользование награбленным.

Впрочем, сколь ни грязно происхождение государств, в иных из них справедливость вышла из лона беззаконий и свобода родилась из угнетения.

Когда образ правления определяется мудрыми законами, скромные размеры государства немало способствуют поддержанию в нем царства справедливости и свободы, – и всегда тем успешнее, чем менее обширно государство.

Власть народа кажется естественной для малых государств, и свобода наиболее полная находит в них свое торжество.

В малом государстве едва ли не всякий знает друг друга, у всех одни и те же интересы; из привычки к совместной жизни рождается та нежная близость, та откровенность, доверие, надежность связей, непринужденность отношений, из коих проистекает сладость общественной жизни, любовь к отчизне. Всех этих преимуществ лишены крупные государства, где почти никто не знает друг друга, где всякий видит в другом чужака.

В государстве малом должностные лица присматривают за народом, а народ – за должностными лицами.

Источники жалоб, будучи довольно редкими, гораздо глубже расследуются, скорее устраняются, легче предупреждаются. Порыв честолюбия со стороны правящих лиц немедля вызвал бы тревогу и натолкнулся бы на неодолимые препятствия. Здесь по первому признаку опасности все соединятся против общего врага и остановят его.

Всех этих благ лишены крупные государства: многочисленность дел мешает там наблюдать за ходом правления, следить за расширением власти. В этом вихре предметов, вечно обновляемых, люди, отвлекаемые то одним, то другим, проходят мимо ущерба, наносимого законам, или забывают о необходимости требовать исправления зла.

Между тем государь, предоставленный самому себе, все более уверенно и быстро идет там к абсолютной власти. При свободном образе правления, только что установленном, всегда ставят к руководству тех, кто оказал самые крупные услуги государству; во главе судов ставят тех, кто показал себя наиболее добродетельным. Если государю поручают заботу замещать затем остальные должности, то под условием, что он будет назначать только подданных, достойных их занимать. Но действуя так, как ему удобно, он вместо того, чтобы призвать к себе заслуги и добродетель, потихоньку отстраняет от управления честных и мудрых людей, тех, кто пользуется общественным уважением, и допускает только податливых людей или людей, ему преданных.

Развращение народа

Первый удар, который государи наносят свободе, состоит не в том, чтобы дерзко нарушать законы, а в том, чтобы заставить их забыть. Дабы заковать в цепи народы, их прежде всего усыпляют.

Когда умы людей воспламенены мыслями о свободе и кровавый образ тирании еще не изгладился из памяти, люди полны ненависти к деспотизму и неусыпно следят за всеми происками правительства. При таких обстоятельствах осторожный государь остерегается пускаться в какие-либо предприятия: он, напротив, выглядит отцом своих подданных, а царствование его – царством справедливости. В первое время правительство даже еще настолько мягко, что, кажется, целью его деятельности является скорее расширение свободы, чем ее уничтожение.

Не имея, что отстаивать – ни своих прав, которых никто не оспаривает, ни своей свободы, на которую никто не покушается, – граждане все менее пристально следят за поведением своего вождя; понемногу они теряют бдительность и в конце концов освобождают себя от всех забот с тем, чтобы насладиться под сенью законов спокойной жизнью.

Так, по мере удаления от бурной эпохи установления государственного строя свобода неприметно теряется из виду. Для усыпления умов необходимо лишь предоставить вещам идти своим чередом. Не всегда, однако, наверху полагаются на одно лишь могущество времени.