Свобода

Получилось! У него получилось!

Ричи чувствовал себя невероятно счастливым. От охвативших его радостных эмоций ему хотелось петь, и он пел бы, если б мог. Но он не мог, потому что был Крысой, а Крысы, как известно, петь не умеют. Рот у них не так устроен, чтобы петь, даже когда ими владеют такие восхитительные чувства, какие переполняли сейчас Ричи. Крысы могут только пищать, что Ричи, впрочем, и делал, дабы хоть как-то выразить свой восторг по случаю блестяще претворенного в жизнь плана побега.

Дело в том, что Ричи был не обычной Крысой, а декоративной, с розовым хвостом и белоснежной шерсткой, пропахшей неистребимым и тошнотворным «ароматом» людских моющих средств. Жизнь его протекала не в подвале или канализации, как

у любой порядочной Крысы, а в тесной проволочной клетке, стоящей на подоконнике в детской комнате ничем не выдающейся человеческой семьи. Клетка до сих пор пахла умершим от тоски холостяком-попугаем, и Ричи в приступах хандры подозревал, что его ожидает такая же участь. Людям, выпавшим быть его хозяевами, похоже, было невдомек, что их питомцам тоже необходима полноценная личная жизнь. Ричи находил это донельзя странным и оскорбительным: сами-то Люди жили парой: большой, но несколько тощий самец с вечно пахнущими краской руками, и самка, более округлая, с громким пронзительным голосом. Был у них и детеныш, для забавы которого, собственно, родители и приобрели хвостатого питомца, изъяв его из некоего теплого и приветливого мира, где он на заре своей жизни проживал в компании целого выводка своих братьев и сестер. Повзрослев, Ричи уже плохо помнил это время, в его памяти яркими радужными всполохами остались только неумолчный писк, кутерьма, да вечные схватки за право прильнуть к теплому и невыразимо вкусному материнскому соску.

С переездом для Ричи наступила темная полоса жизни. Усиленная кормежка не восполняла тесноты, скуки и невосполнимого чувства утраты общения. Даже это имя, Ричи, данное Людьми, поначалу было ненавистно крысенку. Своего крысиного имени он не знал, и в конце концов привык к человеческому. Но к клетке, давящей на психику тонкими твердыми прутьями и запахом попугая, он привыкнуть не мог. Кроме того, человеческий детеныш, существо бесконечно глупое и аморальное, имел привычку несколько раз на дню вытаскивать Ричи из клетки и «играть» с ним, хватая своими липкими, огромными, безжалостными пальцами за лапы, хвост или голову, больно почесывая живот или за ушами, или же силком запихивая питомцу в рот куски пищи. Сначала Ричи пытался сопротивляться, но громадный детеныш был неизмеримо сильнее и все равно делал, что хотел, только еще неприятнее и больнее. Пришлось, стиснув резцы, смириться. Воспринимать «ласки» и «забавы» с вялым безразличием было гораздо безопаснее.

Не приходится удивляться, что Ричи непрерывно мечтал о побеге.

Однажды ему удалось вырваться из цепких рук забавляющегося детеныша и шмыгнуть под огромный старый диван. Впереди, между плинтусом и полом, чернела спасительная щель. Охваченный нетерпением, Ричи торопливо метнулся к ней, но, увы, отверстие оказалось мало даже для такой небольшой Крысы, какой являлся несчастный пленник Людей. Ребенок, улегшись на пол, визжал и тянулся к нему крючковатыми пальцами, а Ричи, забившись в угол, судорожно искал – и не находил – возможности ускользнуть. В конце концов появились Люди-родители, которые с помощью длинной загнутой палки извлекли беглеца из-под дивана и с позором водворили его обратно в клетку.

С этого момента Ричи твердо решил, что убежит. Несколько мгновений свободы подарили крысенку такое наслаждение, что он больше не мог жить по-прежнему. Теперь Ричи позабыл о хандре – он научился мечтать. О том, как вырвется из плена этих тонких жестких прутьев, как выбежит на улицу, вдохнет воздух свободы, найдет своих собратьев и присоединится к ним, чтобы вести обычную – вольную! – крысиную жизнь. Нужно только дождаться удачного стечения обстоятельств, подходящего момента, который обязательно наступит. Рано или поздно.

Его клетка стояла на подоконнике, и он часами глядел сквозь тонкие, слегка мутноватые стекла, наблюдая за качающимися деревьями, за снующими во дворе Людьми и за их странными, передвигающимися на колесах экипажами, которые шумели так, что слышно было даже через двойные

рамы. Иногда крысенок замечал пробегавших по двору Собак и Кошек, казавшихся с высоты второго этажа совсем маленькими. На самом деле они были большими, гораздо больше Ричи – он знал это, хотя и не понимал, откуда у него это знание.

Бегающих на свободе Крыс Ричи никогда не замечал, но он верил, он был убежден, что они существуют. Просто предпочитают не показываться на глаза. Скромность – это одно из очевидных достоинств крысиной натуры.

И вот день, которого он так ждал, наступил. Человеческий детеныш проводил над Ричи очередной эксперимент, держа его за задние лапы и заставляя ходить на передних, когда раздался шум открывающейся входной двери, и пронзительный голос большой самки протрубил какое-то сочетание звуков. («М о р о ж е н о е» – что бы это могло значить?) Мучитель, однако, отреагировал на это громким восхищенным воплем, вскочил на ноги, стремительно – аж дух захватило – закинул Ричи в клетку и выбежал из комнаты вон.

Ричи заметил это сразу. Второпях Человек забыл проследить за тем, чтобы плотно закрыть дверцу клетки! Загнутый кусок проволоки, который обычно поднимался вертикально и жестко блокировал дверцу, сейчас еле-еле удерживал ее край. Сердце судорожно забилось в маленькой груди крысенка. Вот он, так долго ожидаемый шанс! Одним прыжком подскочив к дверце, Ричи просунул переднюю лапку, – почти такую же, как у Людей, только меньше, – сквозь прутья и изо всех сил надавил на конец запирающей проволоки. В какой-то миг он испугался, что сил не хватит, но запор нехотя сдвинулся, и легкая дверца распахнулась настежь! Легким прыжком он выпрыгнул на подоконник. В этот момент раздался крик – вернувшийся в комнату детеныш увидел освободившегося крысенка и застыл в оцепенении. Затем что-то быстро залопотал, не угрожающе, а смиренно и просительно. Взгляд его был направлен не на питомца, а на раскрытую по случаю лета створку окна. Ричи не стал ждать, что предпримет Человек, бодро шмыгнув наружу, навстречу солнцу и запахам улицы. Вдохнул, примерился и прыгнул, махнув на прощанье хвостом, оставив позади исходящее отчаянным криком громадное существо. Пробежал, бодро перебирая лапами, по карнизу, спрыгнул на козырек подъезда, оттуда съехал, цепляясь когтями, по газовой трубе. Он так часто представлял эти детали побега, что сейчас они не вызвали у него ни малейшей задержки.

Неуклюже шмякнувшись на бордюр, Ричи метнулся под спасительный полумрак балкона. Он на свободе! Получилось, у него получилось! А теперь – прочь отсюда! Несомненно, его мучитель, а с ним и его родительница сейчас выбегут искать его.

Под прикрытием штакетника и густой травы, разросшейся в палисаднике, Ричи пробрался к углу дома, и уже сворачивая, услышал зазвеневшие в унисон крики сына и матери:

– Ричи! Ричи! Ричи!

«Ага, сейчас! Ждите!» – весело подумал он и шмыгнул на спасительный простор заросшего травой и чахлыми деревцами пустыря.

О, какое это было наслаждение – ступать лапами по земле, вдыхать ее запах, перемешавшийся с ароматом тысячи травинок и цветов! Он на свободе! И как ловко у него это получилось! А какое выражение лица было у человеческого детеныша, когда он увидел Ричи на подоконнике! От этого воспоминания крысенку захотелось расхохотаться, но смеяться он был способен не больше, чем петь, так что пришлось снова ограничиться задорным писком.

Несколько часов Ричи, наслаждаясь волей, носился по полю, пугая кузнечиков и бабочек, получая удовольствие уже от того, что можно бежать вперед и вперед, а не по кругу вдоль стенки, как это было в клетке. Его хозяева – бывшие, бывшие! – появились на краю пустыря, покричали, зовя его, уже без всякой надежды. Ричи с удовольствием наблюдал из травы, как большая самка увела своего рыдающего отпрыска домой. Возможно, она пообещала детенышу, что в скором времени приобретет какую-нибудь новую зверушку, которую он сможет мучить. Ах, Ричи это было решительно безразлично!