Свобода

Франзен Джонатан

— Какую разновидность рака ты себе выдумала? — спросил отец. — В какой части тела?

— Лейкемия.

— В крови, значит. Выдуманный рак крови.

Патти положила шприц и героин на кресло.

— Я положу сюда, хорошо? — сказал она. — Мне уже пора.

Родители посмотрели на нее, переглянулись и кивнули. Элиза поднялась с дивана.

— Когда мы увидимся? Ты придешь завтра?

— Нет, — ответила Патти. — Не думаю.

— Подожди! — Элиза подбежала и вцепилась Патти в руку. — Я все испортила, но я поправлюсь, и мы снова будем дружить, ладно?

— Ладно, — солгала Патти. Родители направились к ним, чтобы отцепить свою дочь.

Небо прояснилось, и температура поднялась до нуля. Патти жадно дышала, и чистый воздух лился в ее легкие. Свобода!

Свобода! Больше всего на свете ей хотелось отмотать время назад и снова сыграть против Калифорнийского университета. Даже в час ночи, даже на голодный желудок она чувствовала, что способна победить. Она помчалась по улице Элизы, и в ушах ее звучали слова тренера — впервые за три часа, которые прошли с того момента, как они были произнесены. Тренер говорила, что это всего лишь игра, что у всех бывают неудачные дни, что завтра она снова будет в норме. Патти твердо вознамерилась плотнее, чем когда-либо, заняться поддержанием формы и тренировками, ходить с Уолтером в театр, сказать своей матери, что она рада за сестру. Вознамерилась стать лучше во всем. Охваченная восторгом, она не смотрела под ноги и заметила черный лед на тротуаре только тогда, когда ее левая нога ужасающим образом поехала куда-то в сторону, и, разбив ко всем чертям колено, она рухнула на землю.

Последующие шесть недель прошли однообразно. Она перенесла две операции — вторая понадобилась из-за того, что во время первой ей занесли инфекцию, — и в совершенстве выучилась ходить на костылях. Ее мать прилетела на первую операцию и разговаривала с врачами как с необразованными провинциальными мужланами. Патти пришлось извиняться за нее и быть особенно любезной, когда мать выходила из комнаты. Когда оказалось, что Джойс, возможно, была права, не доверяя врачам, Патти так расстроилась, что сообщила матери о второй операции лишь накануне. Она уверила Джойс, что той нет нужды прилетать — за ней здесь присматривают все друзья.

Уолтер Берглунд научился у своей матери ухаживать за больными женщинами и воспользовался временной неподвижностью Патти, чтобы вновь обосноваться в ее жизни. После первой операции он принес ей четырехфутовую норфолкскую сосну и предположил, что живое дерево понравится ей больше, чем срезанные цветы, которые все равно долго не протянули бы. После этого он навещал Патти почти каждый день — за исключением выходных, когда он ездил в Хиббинг помогать родителям. Он быстро очаровал ее друзей по спорту. Неказистым подружкам нравилось, что он слушает их внимательнее, чем парни, озабоченные лишь своей внешностью, а Кэти Шмидт, самая умная подруга Патти, объявила, что Уолтер так умен, что мог бы работать в Верховном суде. Спортсменки не привыкли находиться в обществе мужчины, с которым им было бы так комфортно, который бы так легко общался с девушками в перерывах между занятиями. Все видели, что он без ума от Патти, и все, кроме Кэти Шмидт, считали, что это потрясающе.

Кэти, как сказано выше, была умнее остальных.

— Он тебе не нравится, — сказала она.

— Ну в каком-то смысле нравится. А в каком-то и нет.

— То есть вы двое не…

— Нет. Вообще ничего. Не надо было ему рассказывать, что меня изнасиловали. Он чуть с ума не сошел, когда услышал. Тут же стал таким… нежным, и… заботливым, и… грустным. А теперь словно ждет письменного разрешения, чтобы сделать ход. Костыли, сама понимаешь, делу не помогают. Такое впечатление, что за мной повсюду ходит очень милый воспитанный пес.

— Ничего хорошего, — заметила Кэти.

— Да уж. Но я не могу от него избавиться, потому что он ужасно заботливый, и мне очень нравится с ним болтать.

— Он все-таки тебе немного нравится.

— Да. Может, даже не немного. Но…

— Но не безумно.

— Точно.

Уолтеру было интересно все, он читал газеты и «Тайм» от первого до последнего слова. В апреле, когда Патти перевели на полуамбулаторный режим, он начал приглашать ее на лекции, артхаусные и документальные фильмы, на которые ей бы иначе не удалось попасть.

Впервые кто-то заглянул в нее и увидел что-то за спортивным фасадом —

любовь ли была тому причиной или тот факт, что из-за травмы у нее появилось много свободного времени. Чувствуя, что почти во всем, кроме спорта, она разбирается хуже Уолтера, Патти тем не менее была благодарна за то, что он признавал, что у нее может быть мнение и их мнения могут различаться. (Это было приятной переменой после Элизы — та на вопрос о том, как зовут президента Америки, со смехом отвечала, что понятия не имеет, и меняла пластинку на проигрывателе.) Уолтер носился с самыми разными идеями — он ненавидел Папу и католическую церковь, но одобрял исламскую революцию в Ираке, благодаря которой, как он надеялся, в Штатах будет экономней расходоваться энергия; ему нравилась новая программа контроля над рождаемостью в Китае, и он полагал, что США стоит устроить что-то подобное; авария на острове Три-Майл [31] волновала его в меньшей степени, чем низкие цены на бензин и необходимость постройки высокоскоростных железных дорог, которые сделали бы ненужными автомобили, и т. д., и т. п. Патти пристрастилась хвалить то, что ему не нравилось. Особенно ей нравилось спорить с ним о «угнетении женщин». [32] Как-то раз, ближе к концу семестра, за кофе в студенческом совете у них состоялся знаменательный разговор, касающийся профессора Патти по наивному искусству, о котором она отзывалась весьма одобрительно, тем самым давая Уолтеру понять, каких качеств ей в нем не хватает.

31

На этом маленьком острове на реке Саскуэханна расположена атомная электростанция, где в 1979 году произошла первая в истории ядерной энергетики крупная авария.

32

«Угнетение женщин» (1869) — работа английского философа и экономиста Джона Стюарта Милля.

— Фу! — воскликнул Уолтер. — Похоже, это обычный тип средних лет, который только и говорит что о сексе.

— Он говорит о символах плодородия, — запротестовала Патти. — Не его вина, если единственная скульптура, пережившая эти пятьдесят тысяч веков, говорит нам о сексе. К тому же у него белая борода, поэтому я его жалею. Сам подумай. Он бы мог много чего сказать о «нынешних юных леди», об «этих костлявых созданиях», и он знает, что мы его стесняемся, а у него эта борода, и он уже немолод, а мы, сам понимаешь, гораздо моложе. Но он все равно не может удержаться. Ему, должно быть, так сложно. Ничего не может поделать и сам себя унижает.

— Но это оскорбительно!

— И все же, — продолжала Патти. — Думаю, ему на самом деле нравятся полные ляжки. В этом все и дело: он правда тащится от каменного века. От толстых. И ужасно мило и очень грустно, что он так увлечен древним искусством.

— Но разве тебя как феминистку это не оскорбляет?

— А я и не считаю себя феминисткой.

— Невероятно! — Уолтер покраснел. — Ты не поддерживаешь реформу образования?

— Да я не особо разбираюсь в политике.

— Но ты учишься в Миннесоте потому, что получила спортивную стипендию, а пять лет назад этого не могло произойти. Ты здесь благодаря женскому федеральному законодательству, благодаря девятому пункту.

— Но суть девятого пункта в банальной справедливости, — заметила Патти. — Если половина студентов женского пола, им должна доставаться половина денег на спорт.

— Это феминизм!

— Обычная справедливость. Например, Энн Майерс. Ты о ней слышал? Она была звездой команды Калифорнийского университета и только что подписала контракт с НБА. Это чушь. Она ростом около пяти с половиной футов, она девушка, как она будет играть? В спорте мужчины превосходят женщин, и так будет всегда. Именно поэтому на мужские баскетбольные матчи ходит в сто раз больше людей, чем на женские — мужчины способны на гораздо большее, чем женщины. Глупо это отрицать.