Свободных мест нет
Шрифт:
Лида как услыхала про «места былых сражений», ей вдруг скучно сделалось. «Это, наверное, для ветеранов», – подумала она.
Женщина и Петров выжидающе смотрели на Лиду.
– Ну что, поедешь? – спросил Петров.
– Не знаю… – промямлила Лида.
– Ну ладно, – сказал Петров, вставая, – ты подумай, а потом подойдешь вот к этой женщине и скажешь. Поняла?
Лидка кивнула.
– Только не тяни.
Они вышли. Петрову нужно было зайти по делам здесь еще куда-то, а Лида пошла к себе.
– Ну что? – спросили ее бабы в конце дня в раздевалке. – Выбрала себе путевку?
Лида рассказала
– Тю, он только называется так, – сказали бабы, – а там интересно. И молодежь бывает. Денег с собой побольше возьми: купишь чего-нибудь.
Но Лида поехала всё-таки домой.
Зачем это Петров сказал, что ей поехать некуда? Очень даже есть куда. Что она – сирота какая? Мать-отец у нее, братишка младший – к ним она и поедет. Тем более следующий отпуск не скоро, а она уже соскучилась. И поселок у них хороший! Городского типа. Есть клуб, кино каждый вечер, танцы по выходным. Подружки у нее там остались. Может, из ребят кто. Книжки читать будет.
А если бы даже она из деревни приехала, что ж тут такого? Подумаешь: из деревни! Ничего особенного в этом нет, и совсем не обязательно об этом везде говорить. Никто же за язык не тянет.
1988 г.
Пунктик для матушки
Телеграмму Ирише принесли утром. Хорошо, что она немного задержалась, проспав, а то почтальон ее бы не застал.
«Приезжай гостиницу моряков. Мама».
«Матушка приехала», – обрадовалась Ириша. Ей хотелось тут же лететь в гостиницу, но она подумала, что мама обязательно спросит, почему Ириша не на занятиях, и решила немного схитрить: в институт она всё-таки не пойдет – скажет, что была уважительная причина: приехала мама, встречала, мол, и всё такое. А в гостиницу она поедет попозже – будто после занятий. А пока можно и ванну принять.
Хозяйка, у которой Ириша снимала комнату, была совсем не строгой, и жили они друг с другом в согласии, но всё же Ириша больше любила время, когда оставалась одна: свободнее. Можно попеть, лежа в ванной, можно нагишом пройти в комнату, можно не торопиться подтирать после себя пол. Потом так же вольготно позавтракать, посидеть подумать за неубранным столом, можно даже стащить у хозяйки несколько кусочков сахару, а то ничего сладкого нет. Матушка, наверное, вареньев навезла…
Маму ждали давно, но поездка всё откладывалась: ждали из загранрейса Славика. Для Веры Николаевны была намечена и обговорена культурная программа: показать достопримечательности, непременно сводить в театр, музеи, еще куда-нибудь. Такой прекрасный город. Есть что показать. Есть куда сходить.
Подсушив волосы феном и приведя себя и комнату в полный порядок: ведь маме непременно захочется посмотреть, как устроилась дочка, – Ириша отправилась, наконец, в гостиницу.
Поднявшись в номер, Ириша увидела среди трех живущих там женщин свою маму, в домашнем халате, такую привычную там, дома, и так странно нелепую в этой казенной комнате, на фоне огромного холодного окна, одинаковых зеленых покрывал и граненых стаканов с графином. Ириша даже не сразу определила ее, растерянно шаря глазами, потом заулыбались обе, чмокнули друг друга в упругую, холодную от мороза, и дряблую, с запахом пудры, щеки.
– Тебя Славка встретил? – спросила Ириша, косясь на огромную раздутую сумку и пакеты возле кровати.
– Нет, почему-то не встретил. Хотя я давала телеграмму. Занят, наверное.
– Не встретил?! Как же ты дотащила всё это?
– Так вот. Здесь же трамвай прямой, недалеко.
– Ничего себе! Ну как там дом, папаша?
Начались обычные расспросы, рассказы. Соседки по комнате деликатно разошлись по своим делам.
Вера Николаевна хлюпала носом, чихала – то ли продуло в поезде, то ли грипп подцепила.
– Не дай Бог заболеть, – сокрушалась она. – Не дай Бог!
Суетясь возле сумок с привезенными гостинцами, Вера Николаевна выставляла на стол всё новые и новые банки со снедью домашнего приготовления:
– Я вам привезла вот тут… Грибочков, варенья, огурчиков маринованных – тебе и Славику.
Подарков было много: Ирише мама привезла модные югославские сапожки на тоненьком каблучке – Ириша даже застонала, предвкушая, как ахнут девчонки в институте, – кожаную куртку и заботливо связанный в долгие осенние вечера шерстяной свитер: «У вас здесь зимы холодные». Больше всего подарков было для маленького внука Димочки: ворох рубашек, книжек и игрушек.
– Ты, уж, матушка, постарайся, не болей, – говорила с набитым ртом Ириша, черпая очередным домашним печеньем варенье из банки. – Болеть дома будешь. Мы тебе город покажем, в Эрмитаж сводим, в Русский. В театр какой-нибудь.
В семье отношение детей к матери было своеобразным. Вера Николаевна всю свою жизнь привыкла не обращать на себя внимания; и даже когда пытались что-либо сделать для нее, ради нее, она, ощущая собственную ничтожность, пугалась этих знаков внимания, отказывалась: «Да я-то ладно…» К такой отведенной для себя в семье роли она непроизвольно приучила и детей. Вместе с тем, ею читались нотации, что нужно делать и чего делать нельзя , чтобы быть «порядочными». Знания правил детям за годы вдолбили, но за этими правилами ничего не стояло – было лишь формальное их выполнение.
Дети Веру Николаевну называли почему-то «матушкой», иногда даже при этом покровительственно похлопывая по спине. Сначала Вера Николаевна пыталась обижаться:
– Что это вы меня «матушкой» зовете? И вообще… как с подружкой?
На что ей резонно отвечали:
– Мать – лучший друг.
Вере Николаевне очень не хотелось быть кому-то в тягость. Она и в гостинице поселилась, чтобы не стеснять ни дочь, что «ютится в чужом дому», ни сына с семьей в их однокомнатной кооперативной квартире. Она даже по гостинице ходила тихонько, стараясь всё делать бесшумно и пугаясь случайно хлопнувшей двери.
Через некоторое время в номер вошел Славик – даже Ириша ахнула: какой шикарный он был в новенькой, еще «хрустящей» дубленке.
– Ты чего мать-то не встретил? – сразу с порога набросилась на него сестра.
– Ты, мам, извини, что так получилась, – стал оправдываться Славик. – Телеграмма вчера пришла, а я у друга ночевал, не знал… Мне только сейчас Таня по телефону сказала… В запарке я, замотался совсем.
– С «бодуна» что ли? – разглядывая припухшее лицо и мутные глаза брата, спросила Ириша.