Свободный и раб
Шрифт:
Селение наше стояло в том месте, где большая, многоводная река впадает в море. Зимой там бывало очень холодно, холоднее, чем здесь, а летом — жарко. С наступлением лета все мужчины садились на корабли и отправлялись торговать разными товарами. Иногда они уплывали за море, но чаще плавали вверх по большой реке в чужие края. И к нам в селение тоже часто приплывали чужеземные купеческие корабли.
Мой отец был вождь, но-вашему хевдинг, самый могущественный человек в селении. Это он водил корабли, когда мужчины отправлялись в летнее плавание.
И вот однажды отец заболел — по всему телу пошли нарывы, поднялся сильный жар. Когда настало время кораблям отправляться в плавание, он еще не мог подняться с постели, и им пришлось уйти без него. На летнем солнце отец начал понемногу поправляться, но был еще очень слаб.
Как-то раз выдался особенно жаркий день, и даже ночью не стало намного прохладней. Я никак не мог уснуть, ворочался с боку на бок, шкуру скинул и лежал нагишом. Дверь в доме оставили открытой, чтобы не было так душно. Если бы она была закрыта, я бы, может, ничего не услышал. А тут меня разбудил топот бегущих ног, и мне стало ясно, что случилась беда.
«Вставайте скорее! Кто-то идет!» — только и успел я крикнуть, и в то же мгновение в двери показался первый воин. Следом за ним тотчас ворвались другие. Я различал их фигуры в чуть светлевшем дверном проеме. Женщины и все дети проснулись, дом наполнился криками, шумом. Мы, дети, плакали, но, по-моему, нас никто не слышал.
Женщины, вскочив, пытались защитить детей, но нас вырывали у них и отшвыривали прочь. Взрослых женщин и молодых девушек бросали обратно на постели и насиловали. Чужеземцы совсем озверели. Они ломали и крушили все подряд. Мой отец поднялся на ноги, но Он был слишком слаб, чтобы оказать сопротивление. От удара он свалился без сознания, и его связали.
Потом нас всех погнали на корабли. А напоследок иноземные воины подожгли все дома. У меня в ушах до сих пор раздается мычание коров в горящем хлеву. Его было слышно даже на корабле.
Мы плыли много-много дней. Меня мучила морская болезнь, все время рвало. По пути нам встречались бесчисленные острова, большие и малые, и кое-где мы приставали к берегу, чтобы пополнить запасы воды и продовольствия, а иногда воины отправлялись грабить и захватывали добычу. В конце концов мы приплыли сюда. Вот с тех пор я здесь и живу.
Угль рассказывал спокойно и бесстрастно. Видно было, что для него это — дело далекого прошлого и он уже столько раз мысленно возвращался к этим событиям, что успел к ним привыкнуть. На Арна же его рассказ произвел сильное впечатление.
— А мой отец… он тоже там был? — спросил он немного погодя.
— Конечно. Это он вел те корабли. А иначе как бы я стал его рабом?
— И это правда, что твой отец был хевдингом? Что ты был сыном хевдинга?
— Почему «был»? Я и есть сын хевдинга. Но что из этого?
— Ты думаешь, моя мать тоже… и моя сестра…
— Стал и рабынями? Само собой. А ты как думал? Разве у них теперь есть власть? Нет у них власти. И очень может быть, что их поселили в одной лачуге с моим отцом и моей матерью, с моими братьями и сестрами. Во всяком случае, колотушки они получают от одних и тех же людей. Если, конечно, их не продали.
— Но это же… это ужасно!
Хотя Арн сам догадывался, что так все и есть, ему показалась чересчур жестокой правда, высказанная в столь откровенной и грубой форме. У него комок застрял в горле.
— Еще бы! Конечно, ужасно. Это так же ужасно, как и то, что мой отец и моя мать рабы.
— Да, но они привыкли… то есть… они-то нет, по бывает ведь так, что человек родился уже рабом. И всю свою жизнь прожил рабом.
— И что же, по-твоему, это лучше? — В голосе Угля появились жесткие нотки.
— Ну… такие ведь, наверно, меньше от этого страдают. Раз они не знали ничего другого. — Арн не сдавался, хотя сам видел, что слова его звучат не слишком убедительно.
— Да разве тебе не ясно, что дело-то вовсе не в этом? Неужели ты не понимаешь, что такое положение, когда одни люди — рабы, а другие — свободные, вообще неправильно? И ведь все зависит только от случая: я родился, чтобы стать хевдингом, а стал рабом, а ты родился, чтобы стать хевдингом, и наверняка им станешь. Если только твой отец этой осенью вернется живым из похода.
— Конечно, вернется! Я уверен! — Арн испугался. Он и мысли не допускал, что отец может не вернуться.
— Ну хорошо, положим, что так. Но разве от этого все станет более справедливым? Разве то, что я стал рабом, более справедливо, чем то, что ты станешь хевдингом? Или наоборот?
— Да ну тебя, наболтал не поймешь чего! — буркнул Арн.
— Может, и наболтал. — Угль и сам сомневался, сумел ли он правильно выразить свою мысль, однако был уверен, что думает он правильно. — Но я-то знаю, о чем я говорю.
Арн молчал. Он был в замешательстве. Немного погодя он сказал:
— Когда отец вернется домой, мы с ним отправимся искать мать и сестру, я в этом уверен. Может, мы найдем и твоих родных. А если я попрошу, отец отпустит тебя на свободу за то, что ты помог мне спастись. — В голосе Арна звучала надежда.
— Можешь ни о чем не просить. — Угль сказал это совершенно спокойно.
Арн был поражен:
— То есть как? Разве ты не хочешь стать свободным человеком?
— Я и так свободный человек.
— Не понимаю. Что ты хочешь этим сказать?
— То, что я сказал. Я свободный человек. — Угль невозмутимо ковырял палкой в костре.
— Но… а если я не соглашусь, чтобы ты был свободным?
— Тогда я тебя убью. — Угль даже голоса не повысил.
Арн невольно отпрянул, но его не пускал парус, в который они вместе были плотно завернуты.
— Убьешь? А как?
Угль пожал плечами:
— Не знаю. Мало ли разных способов.
— А если… ну, а если мой отец не согласится, чтобы ты стал свободным?