Свободный полет
Шрифт:
– Сама выбрала скрипку?
– Нет, я хотела учиться играть на фортепиано, но на тот момент, когда я поступала, места были только «на скрипке». Сейчас мне это пригодилось. Я три ноты пиликаю на скрипке в спектакле «Жена» по Чехову.
– И очень уверенно «пиликаешь». Возвращаясь к кукольному отделению…
– В процессе поступления я уже чувствовала, что легко прохожу все туры, и решила параллельно на драматическое отделение поступать.
– Тебе хватило двух лет, чтобы понять: дальше надо учиться в Москве.
– Для меня здесь было принципиально не то, что это Москва, а возможность учиться у Петра Наумовича Фоменко. Естественно, я рисковала, – поступала тайком от своего мастера: если бы в Нижнем об этом узнали, меня бы вышвырнули из училища пинком под зад. Но так посчастливилось, что я поступила к Фоменко, и получилось увольнение по собственному желанию.
– После учебы в ГИТИСе ты пять лет прослужила в «Мастерской Петра Фоменко». Потом ушла в Московский Художественный. Это удивительный факт. «Мастерская Фоменко» – довольно замкнутое пространство. Те, кого брал в свой театр Петр Наумович, крепко там обосновались, вросли в это пространство.
– Со мной случилось то же самое. Я очень любила этот театр, но я знала свою перспективу на 2–3 года и понимала, что кроме тетки Карандышева в «Бесприданнице» мне больше ничего не предстоит сыграть. А Олег Павлович Табаков каждый год после моего окончания института предлагал конкретные интересные роли, – звонил мне перед началом каждого сезона. Он видел меня еще в дипломном спектакле «Фро» по Андрею Платонову.
– Да-да, у тебя там была очень сильная актерская работа. Романтичная девушка, которая гордится тем, что ее муж, строитель социализма, ощущает величину напряжения электрического тока как личную страсть…
– Я приходила к Олегу Павловичу в кабинет, выслушивала его предложения и возвращалась к Петру Наумовичу, потому что очень хотела работать с ним.
– В результате ты все-таки рассталась с Фоменко.
– Мы с ним поговорили. Он вспомнил самые светлые, самые лучшие моменты: «А помнишь, как мы с тобой познакомились» и так далее. Потом уже, в конце разговора, он понял, что я ухожу не вообще из театра, а именно к Табакову, и это, думаю, для него было болезненно. Но я точно могу сказать: если бы в тот момент Петр Наумович мне сказал: «Ира, останься», мол, ты мне нужна для того-то и для того-то, то я бы, конечно, осталась. Но так как этого не случилось, то других вариантов у меня не было.
– Вот ты вспомнила дипломный спектакль «Фро». Многие тогда говорили о тебе восторженные слова, хотя ты была еще совсем юной артисткой. А как у тебя самой обстояли тогда дела с самооценкой?
– Вообще никак. У меня была куча комплексов. Все было ужасно. Я очень себя не любила и стыдилась. Несколько лет назад я нашла дневник, который, оказывается, в то время вела, – даже не помню этого. И когда я стала читать записи – о чем я мечтала и думала в то время, – у меня наступил паралич: «Неужели всё это писала я? Надо сжечь, чтобы никто этого не видел». Речь, конечно, шла не о материальных ценностях, а о работе над собой, о том, как я стесняюсь себя. А если еще учесть, что я приехала из деревни, а тут все москвичи… Моя внутренняя зажатость проявлялась во всем – в разговоре, поведении, даже в одежде.
– Поразительно, а на сцене и в кадре ты с самого начала источала какую-то абсолютную естественность и свободу.
– Свобода… После каждого спектакля у меня была истерика за кулисами. Я забивалась в угол и плакала. И не потому что у меня что-то не получалось. Я просто не понимала: хорошо или плохо то, что я делаю на сцене. Ко мне подходили люди после спектакля и говорили: «Это прекрасно» и другие хорошие слова, а я не понимала, по какому поводу. Мне казалось, что я еще ничего не умею.
– Подожди, но ведь рядом был твой мастер, Петр Фоменко. Ты же могла с ним поделиться своими переживаниями.
– А как поделиться? Петр Наумович еще при поступлении в институт сказал мне: «Я тебя беру, но я тебя обрекаю. Я тебя не могу не взять, но я не понимаю, кого ты будешь играть в театре. Поэтому я тебя обрекаю». Помню, Фоменко посмотрел фильм «Прогулка», где мы с Женей Цыгановым играли. После премьеры он подошел ко мне со словами: «Ирка, только не вздумай уходить из театра».
– Конечно, Петр Наумович понимал, какая ты актриса, а фильм Алексея Учителя «Прогулка» еще больше его в этом убеждал… А когда ты себя внутренне отпустила, когда стала больше себе доверять?
– Это происходило постепенно. Ну опять же благодаря зрительским мнениям. Какая-то премьера, люди подходят, делятся своими впечатлениями… Но все равно я еще себя ощущаю щенком.
– Да что ж такое! Насколько занижена у тебя самооценка.
– В какой-то степени я понимаю ситуацию, в которой нахожусь, но не могу отдаться ей целиком.
– Ситуацию?
– Ну что я заслуженная уже артистка, причем давно…
– У тебя есть «Золотая Маска» за лучшую роль.
– Две «Золотые Маски».
– Вот видишь. На самом деле, Ира, я уверен, что ты всё про себя знаешь. Но при этом каждый раз, начиная новую работу…
– …чувствуешь себя полным ничтожеством, ничего не умеющим. И это очень опасно, потому что ты не понимаешь, чем эта новая работа закончится. В театре, по крайней мере, так.
Конец ознакомительного фрагмента.