Сводные. Право на семью
Шрифт:
Дав добро, сбрасываю вызов и больше не могу сосредоточиться ни на стройных ногах обслуживающей нас официантки, ни на девице, змеей обвивающей шест, ни на компании телочек за столиком напротив.
Все они силиконовые и до безобразия одинаковые. Широкие изогнутые брови. Дутые пухлые губы. Мерцающий блеск на скулах.
На фоне этих пластиковых принцесс застывшая в проходе мышка представляется глотком свежего воздуха. Растерянная, она выглядит, на удивление, естественной и живой.
В черном платье на тонких бретелях. С длинными темно-каштановыми
– Камилла?
Превращается в натянутую струну, переминается с ноги на ногу и, возможно, жалеет о том, что явилась в эту обитель похоти и разврата. Краснеет от чересчур развязного базара моих друзей и по-прежнему продолжает смущаться, когда мы оказываемся в ВИП-ке.
Сидит на расстоянии вытянутой руки, ерзает на диване и гонит какую-то дичь про отцовскую компанию и ее неминуемый крах.
– Я пришла просить тебя об одолжении. Я сделаю все, что угодно. Все, что ты скажешь. Только помоги.
Искусав губы, судорожно тарахтит мышка и вряд ли понимает, что подкармливает моих уснувших демонов свежей кровью. Самое плохое во мне будит. То, что закопано на задворках души.
Черное. Едкое. Страшное.
Замирает в ожидании ответа и дергается так резко, словно я отвесил ей хлесткую пощечину.
– А что папочка? Сдрейфил сам попросить деньги у нищеброда и отброса? Тебя прислал? – разворачиваюсь к Камилле и взглядом пригвождаю ее к спинке дивана.
Считываю разочарование, поселяющееся в ее больших темно-карих глазах. Вижу, как трепыхается венка на шее. Могу вкусить повисшую в воздухе обреченность и намеренно продлеваю мучения мышки, затягивая с вердиктом.
Когда-то давно она если не сломала меня, то уничтожила те крохи света, что были внутри. Толкнула к краю пропасти, обесценив наши чувства, и вынула что-то важное из груди, превратив в жесткого монстра.
– Мне не интересно твое предложение, Камилла. Уходи.
Примерив на себя роль палача, я высекаю жестко и какое-то время наслаждаюсь этой маленькой местью. Ловлю приход и облизываю губы от выпрыскивающихся в кровь дофаминов.
Правда, эйфория не длится долго. Она исчезает так же стремительно, как появилась, а за ней следует дичайшая ломка. И я никогда не признаюсь, что виной такого моего состояния одинокая слеза, скатывающаяся вниз по щеке мышки, и ее подрагивающие губы.
– Зря я сюда приехала!
Порезавшись об осколки разбившихся розовых очков, выкрикивает Камилла. Вскакивает с дивана. Движется к выходу, плохо разбирая дорогу. Вываливается в коридор и, снова там споткнувшись, с грохотом захлопывает за собой дверь.
Ну, а я тупо пялюсь в одну точку и с силой сжимаю и разжимаю пальцы. За грудиной образуется пугающая пустота, хоть пару минут назад там еще билось сердце. Чернота затапливает каждую клетку и наполняет рот полынной горечью.
«Я всегда все разрушаю. Я приношу боль всем. Даже самым близким. Но я не хочу, чтобы с мышкой что-то случилось в «Маниле».
Заключив пакт о ненападении с вдруг обнаружившейся совестью, я выметаюсь из вип-комнаты и широким шагом проделываю путь до главного зала, где вовсю долбит музыка, и свет стробоскопов слепит глаза.
Убеждаю себя, что руководствуюсь только соображениями безопасности сводной сестры, и торопливо проталкиваюсь к барной стойке, где маячит ее затылок.
Стискиваю челюсть, отодвигая в сторону подсевшего к Камилле мажора, и недовольно выцарапываю из ее пальцев стопку с текилой.
– Мы так не договаривались, мышка.
– В смысле?
– Ты же сказала, что сделаешь все, что я захочу.
– И?
– Так вот сегодня я хочу, чтобы ты не напивалась.
Выдаю с небольшим нажимом и слежу за тем, как трепещут ее длинные пушистые ресницы, и взволнованно вздымается маленькая упругая грудь. Идиотизм полный, но мне отчего-то хочется сдернуть с себя толстовку и укутать в нее Камиллу, чтобы никто на нее не смотрел.
Включаются старые рефлексы.
– «Манила» – не лучшее место для хороших девочек.
– А кто сказал, что я хорошая?
– Хорошая, конечно. Послушная, правильная. Отцу лишнего слова поперек не вставишь.
– Богдан!
– И это твой выбор, – вскидываю вверх руки, завершая конфронтацию, и подбородком указываю на дверь с неоновой табличкой «exit». – Тебе пора домой, мышка. Я вызвал такси. Пойдем провожу.
Соскальзываю со стула и продолжаю плечом блокировать Камиллу от «золотого мальчика», прощающегося с надеждой урвать у нее номерок. Вывожу мышку на улицу и торможу около одного из многочисленных фонарей.
Приложение показывает, что машина приедет через пять минут. Совсем не теплый ветер толкает мышку ко мне, растрепывает пряди ее шелковистых темно-каштановых волос и заставляет оливковую кожу покрываться мурашками.
Так что я все-таки делаю то, что хотел еще в клубе. Стаскиваю с себя бомбер и помогаю Камилле просунуть руки в широкие рукава.
– Спасибо, – негромко роняет она и робко вскидывает на меня свои бездонные омуты. – Богдан, я верно тебя поняла? Ты поможешь?
– Я ничего не обещаю. Сначала надо изучить документы, прикинуть перспективы, рассчитать риски. Возможно, фирма в такой заднице, что банкротство окажется единственным путем.
– Но…
– Ко всему готовься. Чтобы потом не было невыносимо расставаться с иллюзиями.
В эту секунду, когда я размазываю мышку жесткими фразами, мною не движет желание причинить ей боль или отомстить. Просто я хочу, чтобы она четко осознавала – я не волшебник и может случиться так, что никакие вливания не помогут спасти их компанию.
– Все равно спасибо. И спокойной ночи.
Гулко сглотнув, выдыхает Камилла и ныряет в припарковавшееся в паре метрах от нас такси. Ну а я возвращаюсь к совсем не скучающим без меня пацанам и чувствую, что выпадаю из обоймы.