Сводные
Шрифт:
— Бабуль, познакомься. Это Костя.
В серо-зеленых, как у отца, глазах явно читается вопрос: «А Костя у нас кто?», но я вынуждена ее разочаровать.
— Костя сын Оксаны, — произношу.
Язык не поворачивается назвать его братом, пусть и сводным.
— А, — отзывается бабушка, прищурив глаза. Фраза про то, что мы теперь родственники, повисает в воздухе, пока она изучает Кая с головы до ног. — Что ж, приятно познакомиться! Я Ида Марковна. Отпусти сорванца.
Кай отпускает Ковбоя, и тот
— Давай я возьму, — беру у нее корзину.
— Не ждала, Юль, — говорит бабушка. — А где твой отец?
— Мы сами приехали, на электричке.
— Надо же. И отец отпустил?
Не знаю, знает ли бабушка про угрозы, но сдавать отца не хочу.
— Мы быстро вернемся. Он не узнает.
— Вот как? — тянет бабушка, снова почему-то глядя на Кая. — Ну заходите в дом, будем обед готовить.
— А что на обед? — спрашиваю.
— Как что? Не говори, что ты приехала только ради меня. Сегодня же воскресенье, — смеется бабушка.
— Что? Нет! Я соскучилась по тебе! — возмущаюсь.
— Так я тебе и поверила!
Мы входим в дом, разуваемся и скидываем куртки.
— Где же эти тапки… Вот что значит давно гостей не было. Кость, у тебя какой размер ноги? Ого. Тогда тебе только тапки Платона подойдут. Такие у меня одни.
— А что в воскресенье? — тихо спрашивает Кай, когда мы остаемся одни в предбаннике.
— Это единственный день, когда я ем мясо.
— Проходите на кухню, не шепчитесь там! — кричит бабушка, и я вспыхиваю.
Кай подталкивает меня, и мы проходим через застеленную коврами большую комнату на светлую кухню. Там уже сидит Мурка, жмурится.
— Видишь, кошка тоже ждет, — улыбается бабушка. — Тоже знает, какой сегодня день.
— Я приехала не поэтому!
— Конечно, конечно. Кость, ты с кухней как? А то вы поздно приехали, боюсь не успею сама.
— Ба, да не надо ничего готовить!
— А с чем надо помочь? — спрашивает Кай.
Бабушка достает несколько луковиц, муку и миску, при виде которой Мурка начинает громко требовать свою долю.
— Он как раз умеет готовить, в отличие от меня, — отвечаю за Кая.
— Вот как? Мать научила? — бросает через плечо бабушка.
— Сам, — сухо отвечает Кай. — Так что мне делать? Что мы вообще готовим?
Бабушка широко улыбается.
— Пельмени.
Кай оборачивается на меня и смеется.
— Теперь я понимаю, почему мы сюда приехали.
— А я что говорю, — смеется бабушка и протягивает Каю нож. — Очисть две луковицы, чеснок. И прокрути мясо. Сможешь?
— Нет, — качает головой, пробуя пальцем остриё.
— Как «нет»? Говорил, что же умеешь готовить!
— Нож заточить надо. Тогда смогу. Есть у вас камень?
Бабушка поворачивается ко мне:
— А он мне уже нравится.
Кай самодовольно улыбается, принимая точильный камень. И быстро приводит затупившийся нож в порядок.
— Еще ножи точить надо?
— Надо, милый, но давай с пельменями сначала закончим. Поздно вы приехали. Наточишь после, если время останется?
— Легко.
Я сижу и гляжу на занятую бабушку, которая месит тесто, и Кая, который ловко чистит лук. У меня начинает щипать глаза, и я шмыгаю носом. Бабушка достает тяжелую советскую мясорубку, а Кай режет мясо на куски.
Вместо Кая мясом обычно занимался мой отец, а еще раньше — мой дедушка. На бабушке всегда было тесто, а мне, что десять лет назад, что сейчас доверяли только одно — чайной ложечкой раскладывать фарш.
Ладно, я приехала сюда, конечно, не ради пельменей. Но из-за них тоже. Иной раз я неделями ждала воскресенья, чтобы съесть свои десять пельменей с чайной ложкой сметаны. Это невероятное лакомство, ради которого я была готова душу продать. Что тогда, что сейчас. Но я всегда помнила, что лишний вес для балерины — это не просто трагедия. Это крест на всей карьере.
Глава 27
— Дай обрезки кошке, Кость, — говорит бабушка. — Тихо, Мурка. Где твоя кошачья гордость? Позоришь перед гостями, будто я тебя впроголодь держу. Ну что, Юль? Как «Сильфида»? Сложно?
Бабушка всегда всей душой болела за мои успехи, хотя приходила выступления только вместе с дедушкой. После его смерти, даже в компании моего отца, посещать театры перестала. Сдала квартиру, переехала на дачу, и мы разговаривали только по телефону, а виделись по воскресеньям. В мой единственный свободный от тренировок день.
Возле меня в миске часть перекрученного Каем мяса с ароматными специями и луком. Сидя за столом, под лампой с абажуром, под ностальгический скрип старой мясорубки, я рассказываю про трагическую любовь бессмертной феи и человеческого принца, пока раскладываю фарш по кружочкам, которые один за другим раскатывает бабушка. О невинности, запретах и первой любви. И о напористости принца, который не должен был касаться феи, но все-таки не сдержал обещания. И объятия смертного привели к гибели.
Я говорю не о танце, рассказываю историю, которую должна сыграть каждой клеткой своего тела. Мне впервые так сложно. Раньше я думала, что с каждым спектаклем, другие роли будут даваться легче. Проще.
А оказалось, что с каждой новой ролью, ты все равно начинаешь с нуля.
Увлекшись, не сразу понимаю, что и бабушка, и Кай молчат, не прерывают и только смотрят на меня. Фарш закончился. Я говорила долго, и все пельмени уже готовы.
— Что? — удивляюсь.
— Пойду вымою руки, — откашлявшись, говорит Кай.