Сводный гад
Шрифт:
— Почему ты не рассказала маме? — я сижу, не понимая, как можно было столько времени всё держать в себе.
— Потому что он пригрозил, если я расскажу хоть что-то кому-то, он скажет, что это я виновата, что сама себя предложила, что опозорит меня на всю школу, что не даст мне спокойной жизни. И я промолчала.
Снова тишина, понимаю, что нужно уйти и дать ей время прийти в себя.
— Алекс, я бы хотела побыть одна.
— Да, я понимаю. Мне действительно очень жаль, что я это сделал. Прости, — с этими словами встаю и выхожу из комнаты.
Глава 29
Аня
После
Сама не знаю, почему вдруг рассказала Алексу о том, что случилось на озере, об этом не знал никто, кроме Юльки, моей подруги и одноклассницы. Она единственная, кто поддержал меня тогда, выслушал, понял и был рядом. А тут вдруг меня как прорвало, и ведь на самом деле, когда я выложила всё Алексу, на душе стало легче.
Возможно, скоро я пожалею о своей излишней откровенности, но мне нужно было снова пережить в памяти те события, чтобы наконец отпустить их и жить дальше. И для этого мне понадобилось повторение той ситуации, но сейчас Алекс вместо того, чтобы солгать, во всем сознался нашим родителям, чем меня очень удивил. И извинялся он вроде искренне, видно, что действительно чувствует за собой вину. По крайней мере мне так кажется. И да, он не знал, что у меня такая странная фобия, по сути мы вообще друг о друге ничего не знаем.
Тишину и поток моих мыслей нарушает стук в дверь, надеюсь, это не мама, я не выдержу сейчас её расспросов и излишней эмоциональности.
— Ань, я ужин принес. Можно войти? — раздаётся из-за двери голос Алекса, и после моего утвердительного ответа он входит в комнату с подносом в руках.
— Я не голодна, — отвечаю, но всё же привстаю и включаю настенное бра, чтобы лучше видеть.
— Я так и знал, что ты не спустишься, поэтому решил принести сюда. Поесть нужно, чтобы восстановить силы. А ещё у меня есть шоколад и капучино. Знаю, на ночь кофе не пьют, но, думаю, сегодня это тебе нужно, — мимолетная улыбка касается его губ, он смотрит на меня в ожидании.
— Спасибо, — пытаюсь выдавить из себя улыбку, но, скорее, она похожа больше на гримасу, если судить по выражению глаз Алекса.
— Куда поставить?
— На стол, только подожди минутку, мне нужно с него убрать рисунки, — встаю с кровати и иду к письменному столу. Там лежат мои работы, которые нужно оцифровать и вложить в портфолио.
— Ань…
— Я быстро, — подхожу, включаю настольную лампу, и ком застревает в горле. Всё, что я приготовила, в коричневых неровных разводах, листы по краям разбухли, а рядом лежит стаканчик с кофе, который я купила вчера вечером в ближайшей кофейне.
— Ань, я… — понимаю, что он принес ужин, так как чувствует вину за бассейн, ему нужно что-то сделать, чтобы облегчить свою совесть. Только сейчас у меня совершенно нет настроения с кем-то
Я смотрю на свои работы и чувствую, как в глазах начинает щипать. В груди поднимается обида и волна какой-то безысходности. Быстро моргаю, чтобы не разреветься. Только не перед Соколовским. Беру в охапку свои работы и бросаю их в угол комнаты, за стол, затем смотрю на Алекса:
— Спасибо, что принес ужин, — подхожу к нему и забираю поднос из его рук. — Если это всё…
— Да, я пойду, — кивает Соколовский. — Увидимся за завтраком. Спокойной ночи, — и выходит из комнаты.
Если в присутствии Алекса я с трудом, но держалась, то стоило только двери за ним закрыться, дала волю эмоциям. Я села на кровать и разрыдалась, словно маленькая девочка, которой обещали подарок, мечту, то, чего она хотела больше всего на свете, а в самый последний момент наказали.
Нет, дело даже не в испорченных рисунках. Это не единственные, просто я отобрала для портфолио лучшие, на мой взгляд. Возьму другие, в крайнем случае несколько дорисую, пусть это займёт время, но оно у меня пока есть.
Дело в том, что у меня всё идёт наперекосяк. Почему? Почему в этом городе, в этом доме, в этой семье я чувствую себя лишней? Зачем я вообще поддалась на уговоры мамы о переезде? Я здесь чужая, у меня здесь ничего не получается. Я иду, стремясь к тому, чего хочу, а мне ставят подножку за подножкой. И ведь нет ни одного человека здесь, который бы заступился, который помог, выслушал, дал совет. Я одна… И я устала…
Послать всё к черту, плыть по течению, плюнуть на мечту? И что тогда? Смогу ли я потом, по прошествии лет, сказать, что я сделала всё, что могла? Нет. И кроме себя мне будет некого винить. Если оступаешься, либо падаешь, не пытаясь подняться, либо всеми силами стремишься снова взлететь. Но как же это трудно без поддержки! Одной…
Не знаю, сколько времени я так сидела и плакала. Только когда слёзы высохли, и мне стало легче, принимаю решение, что не сдамся. Потому что если опущу руки, буду жалеть всю оставшуюся жизнь.
Ищу по всей комнате телефон, не найдя ни его, ни рюкзак, надеюсь на то, что Алекс догадался забрать их, потому что сама, сколько ни напрягаю память, вспомнить этого не могу. Спрашивать у Соколовского мне не хочется, поэтому решаю спуститься вниз, поискать в гостиной, надеясь не встретить никого на пути.
Выхожу из комнаты, тихо прикрыв дверь, тихо ступая, крадусь по коридору, а спустившись примерно до середины лестницы на первый этаж, случайно слышу слова, которые заставляют меня замереть на месте.
Глава 30
Аня
— Илья, мы же хотели отдохнуть вдвоём! — голос мамы звенит от напряжения. — Мы с тобой всё обговорили, взяли билеты!
— Алин, ты же понимаешь, что между Алексом и Аней что-то произошло? Я хочу, чтоб они поладили, — голос дяди Ильи звучит мягко и успокаивающе. — Им тоже нужна эта поездка.