Свое имя
Шрифт:
— Больше месяца уже не видела конфет…
— Пустяки, после войны наешься, — усмехнулся Алеша. — Ну-ка, расскажи поподробней, что передавали про маму. А то вчера тебя трудно было понять.
— Домой надо являться раньше, — упрекнула Вера и торопливо, сбивчиво пересказывала все, что слышала.
— Гениально! — Он тряхнул головой, и волосы у него рассыпались, упали на лоб. — Неплохо бы и папке нашему отличиться, а?
С печальным удивлением Вера взглянула на брата. Давно уже все в доме, не сговариваясь, не вспоминали об
Воспоминание
Немного больше года назад Андрей Семенович Белоногов оставил семью.
Вера хорошо помнила это время. Что-то недоброе чуяла она в отношениях между отцом и матерью, но понять ничего не могла. В доме стало тоскливо и напряженно. А как-то вечером, возвращаясь от подруги, Вера встретила отца, Он шел, непривычно сгорбившись, держась поближе к домам, торопливой и как будто крадущейся походкой. В одной руке у него был чемодан, в другой — пухлый старый портфель.
— Папа, — позвала Вера, когда он прошел мимо.
Отец вздрогнул. Поставил на землю чемодан, но плечи его почему-то не выпрямились.
— Верочка? — растерянно и виновато прошептал он, а глаза его суматошно забегали.
— Ты в командировку, папа?
— Да, да, в командировку, — подхватил он обрадованно. — В командировку, детка…
Вера не успела спросить, куда он едет, надолго ли, — отец, часто дыша, скороговоркой сказал; «Подрастешь, Верочка, все тебе будет ясно…» — чмокнул ее в висок и, схватив чемодан, побежал прочь.
Она непонимающе посмотрела вслед и быстро пошла домой, с тревогой вспоминая загадочные слова.
Мать сидела на диване и, обхватив голову, раскачивалась из стороны в сторону. Вера увидела бледное, неузнаваемо осунувшееся лицо.
— Ты плакала?
— Нет, нет, моя девочка, тебе показалось. — Мать стала поспешно поправлять волосы, заслоняясь локтями.
— Почему ты плакала? Разве папа надолго от нас уехал?
— Надолго, девочка. Навсегда… — вырвалось у нее вместе с рыданиями. — Бросил нас папа. Семнадцать лет жизни… Все зачеркнуто… — Она судорожно обвила руками тонкие Верины плечи. — У нас совесть чиста. Мы не виноваты, Верочка. Ни я, ни вы…
Вера прижалась щекой к влажной и горячей щеке матери и тоже заплакала. Отец больше не любит ни ее, ни маму, ни Алешку, они не нужны ему. Но почему он вдруг разлюбил их? Куда ушел? Мать отвечала: «Со временем все поймешь». Примерно то же самое сказал и отец, — сговорились они, что ли? А ей надо сейчас же, немедленно узнать. «Со временем»! Кто скажет, когда оно придет, это время?
Оно пришло неожиданно скоро.
Спустя неделю, в воскресенье, Вера стояла с подругами возле кинотеатра и вдруг увидела отца. Он тоже направлялся в кино.
Забыв обо всем, Вера чуть не бросилась к нему, но заметила, что отец не один. Он шел с какой-то женщиной под руку, как ходил когда-то с мамой, и так был занят разговором, что не видел дочь. Вера слегка посторонилась, чтобы отец не задел ее локтем. Не глядя на подруг, она сказала, что забыла выключить утюг, и убежала. Так вот почему он ушел!
Об этой встрече Вера дома не рассказала. Она перестала говорить об отце, а если и вспоминала о нем, то едва сдерживая обиду. Мысленно говорила ему дерзости, которых сама пугалась, и все же каждый день, по привычке, ждала его с работы.
Он пришел месяца через полтора. Семья обедала, когда раздался незнакомый, робкий стук, и в дверях показался отец, — наружную дверь ему, наверное, открыли соседи. Сняв шляпу, он наклонил голову с аккуратным пробором на боку, сделал два шага и остановился.
— Проходите, присаживайтесь, — с трудным спокойствием проговорила Анна Герасимовна.
Сердце Веры больно сжалось. Но в следующее мгновение она вспомнила все и торопясь вышла в другую комнату, взяла первую попавшуюся под руку книгу, села у окна.
Перед тем как уйти, отец, держа связку своих книг, приоткрыл дверь, спросил негромким и, как показалось ей, медовым голосом:
— Не желаешь и поговорить со мной?
Вера вышла в столовую и положила на край стола черный портсигар из пластмассы с наискось наклеенной на крышке плоской белой папиросой, тоже из пластмассы, перочинный нож с перламутровыми пластинками и две золоченые запонки с овальными камешками яшмы.
— Вот… забыл… — сказала она и, не взглянув на отца, ушла.
Через несколько дней он пришел еще раз. Военная форма изменила его. Он будто стал уже и длиннее: новая зеленая гимнастерка висела на узких плечах, ноги казались необыкновенно тонкими в просторных голенищах кирзовых сапог, пахнущих резиной, пилотка была великовата, и оттого голова выглядела маленькой.
— Завтра на рассвете нас отправляют, — проговорил он зыбким, с хрипотцой голосом. — Я буду вам писать… — и, несмело поглядев на маму, потом на Веру, спросил: — Могу я надеяться на ответ?
— Желаю счастья, — сказала Анна Герасимовна.
Вера старалась не думать о нем, старалась убедить себя, что ей безразлично, как сложится его фронтовая судьба. На первые письма не хотела отвечать: какое ей дело до этого человека? Нет у нее отца, и все.
— Нельзя быть такой черствой, — убеждала мать.
И Вера, не понимая ее, уступила.
Читая его письма, можно было забыть обо всем, что произошло: он интересовался их школьными делами, спрашивал об отметках, о поведении Алеши, специально для него описывал бои, в которых участвовал, советовал маме следить за здоровьем, присылал деньги, иногда справлялся даже о коте Мурзике… Можно было все забыть. Но Вера не забывала.
Вот почему, когда Алеша заговорил о фронтовой славе отца, она, помолчав, сказала негромко и холодно.
— А мне все равно, прославится он или опозорится…