Своего рода пространство

Хобана Ион

Справа, метрах в ста от меня, несколько рабочих мостили узкую дорогу. Я неторопливо направился к ним и спросил, где живет господин Уэллс. Они прервали работу и встали вокруг меня, опираясь на деревянные трамбовки.

– А у вас за спиной, - ответил мне один из них, сдвинув кепку на затылок.
– Но в такое время вы его дома не застанете.
– Все рассмеялись. Я обернулся и увидел одноэтажный домик, стоящий в маленьком саду.

– Не понимаю, - сказал я, - он что, уехал в Лондон?

– Нет, он тренируется, - опять рассмеявшись, ответили рабочие.

Я

надеялся все-таки узнать у них, где же Уэллс, но они отвернулись и снова принялись трамбовать дорогу, не обращая на меня внимания. Я тут же понял причину этого: по только что вымощенной дороге шел молодой человек. Я узнал его по пышным усам. Он остановился возле нас, собираясь перепрыгнуть через канаву. Я кинулся к нему:

– Господин Уэллс!

– Что вам угодно?

У него были ясные и холодные глаза. Вдруг моя авантюра показалась мне бессмысленной. Чего я ищу в чужой стране, в чужом времени, и как посмотрит на мое поведение Путешественник?

– Вы знаете... я хотел...
– пробормотал я, осматриваясь, словно бы ожидал помощи со стороны.

Уэллс по-своему воспринял мою неуверенность:

– В доме мы сможем поговорить без помех.
– И он предложил пройти вперед, указав на освещенный косыми солнечными лучами домик. Я сделал несколько шагов, лихорадочно ища предлог для достойного отступления.

– У вас необычная наружность, - заговорил он снова, открывая калитку. Это усилит подозрительность моей хозяйки.

– Не понимаю, - произнес я во второй раз за этот день. Впрочем, мне надо было...

– Ей кажется, что писательство не очень респектабельное занятие, продолжал Уэллс, - тем более что я обычно работаю ночью...

– Вероятно, он почувствовал, что я хочу удрать, и плел вокруг меня обманчивую словесную паутину. Очнувшись, я обнаружил, что сижу в кресле, покрытом цветным чехлом. Напротив меня стоял рояль с поднятой крышкой, на пюпитре лежали ноты. Соната Генделя. Над роялем было высокое окно, в котором отражался кровавый закат. В комнате пахло цветами и свежей типографской краской от кипы книг. Я поднялся, чтобы посмотреть их, и Уэллс, стоявший рядом у полок, заметил:

– Это последние издания. Теперь я пишу рецензии для "Пэлл Мэлл Газетт".

Я взял книгу и машинально принялся листать ее.

– Чего вы, собственно говоря, хотите?

Я вздрогнул.

– Я?

– Ведь вы же проделали такой путь не для того, чтобы познакомиться с малоизвестным публицистом?

– Малоизвестным?!

И я пошел рассказывать: о появлении Путешественника, об усовершенствовании машины времени и о случайности, благодаря которой я отправился в прошлое.

Уэллс улыбнулся:

– Хотите заставить меня поверить в мой собственный вымысел? "Время лишь своего рода пространство" и так далее?

Я подошел к окну. Рабочие ушли. Дорога была пуста.

– Она рядом, - сказал я.
– Метрах в ста отсюда.
– И вынул из кармана белые рычажки.

– Каждый может изготовить два рычажка и утверждать потом...

– Вы бы стали сами так стараться, чтобы разыграть незнакомого человека?

Он пожал плечами. Тут я бросил в бой тяжелую артиллерию.

– Вы закончили "Машину времени"?

– Сегодня ночью. Но откуда вы знаете, над чем я работаю? Вы говорили с Нейвед?

– Нейвед?..

– Это бывший директор "Нейшнл Обсервер". Он намерен издавать журнал и предложил мне...

Я прервал его:

– Вы послали ему рукопись?

– Я ведь вам сказал, что лишь сегодня ночью...

Мне нужно еще раз ее просмотреть.

– Отлично. Тогда я напомню вам последние фразы из письма Путешественника: "...На самом деле, я просто заснул в мастерской. Я сочинил все это, размышляя о судьбе рода человеческого. Я говорил, что все это случилось взаправду только для того, чтобы увеличить интерес к рассказу".

– Ладно, пойдемте, - решился Уэллс.
– Не знаю, как вы сумели прочесть эту концовку, но вы заинтересовали меня. Так или иначе прогуляться перед ужином не повредит. Если бы вы знали, как я писал этот роман... Ночь за ночью, в холле, при свете газовой лампы...

Стало прохладно. Я снова подумал о путешественнике, который, должно быть, неистовствовал в своей временной клетке.

– Господин Уэллс, нужно обязательно...

Он не дал мне закончить.

– Уайлд утверждает, что "Жизнь является отражением искусства..."

– "И придает фантастике реальную форму", - закончил я цитату.

– Значит, вы читали его?

– Да, читал, хотя считаю, что это всего-навсего парадокс.

– В таком случае, скажите, зачем вы сконструировали эту машину?

– А текст?

– Мне легче допустить, что вы обладаете способностью читать на расстоянии, как покойная мадам Блаватская.

Я кинулся к машине, установил рычажки, повернул пусковой рычаг и, устраиваясь на сиденье, произнес:

– Мое исчезновение убедит вас.

– Надеюсь, вы еще вернетесь, - ответил Уэллс, чуть улыбаясь.

– Только чтобы показать вам румынский вариант машины времени выпуска 1972 года!

– Румынский?
– улыбнулся он.

Я нажал на левый рычажок.

Путешественник стоял вполоборота к телефону, который продолжал пронзительно звонить. Вначале я подумал, что моя встреча с Уэллсом была всего лишь галлюцинацией, но потом понял, что вернулся в то же мгновение, и которого убыл. Путешественник повернулся ко мне лицом. Я увидел его глаза, и меня поразил их необычный золотистый оттенок. Весь его облик изменился. Он казался выше и сильнее, а бледное лицо покрывалось загаром, характерным для людей, проводящих много времени на свежем воздухе. Одной рукой он приподнял меня с сиденья и поставил на ноги. От усилия его мускулы напряглись, натянули пиджак на груди, и пуговицы разлетелись по комнате. И тут я увидел его настоящую одежду: блестящую ткань, которая плотно облегала могучее тело. Машина внезапно исчезла без всяких побочных эффектов, сопутствовавших ее появлению в комнате. Еще на что-то надеясь, я бросился на балкон, но не увидел ничего, кроме огней вечернего города.