Свои чужие
Шрифт:
Я не спрошу. Ни за что на свете.
— Ты бы еще “Я вас любил” спел. — тихонько и с иронией шепчу, когда заканчивается последний куплет. — На сентиментальность пробило?
А он недовольно пыхтит и начинает тихонько напевать: “Не отрекаются любя”. Понятия не имею, что он этим хочет сказать. В нашей-то парочке “отрекся” именно он.
Вот серьезно, иногда он меня бесит. Особенно когда напоминает мне, что вообще-то у меня было за что его любить. И эти его достоинства по-прежнему никуда не делись. Вот сейчас — что это? Взял и полез ко мне через аварийный люк. Просто потому, что хотел
Сорок минут спасателей на самом деле превращаются в полноценный час. И за этот час я сама себе начинаю напоминать мочалку. И когда лифт, наконец, приходит в движение, и поднимает меня все-таки до пятого этажа — я уже только тихонько похныкиваю на коленях у Варламова, а он гладит меня по спине и напевает про рюмку водки на столе. Мой личный музыкальный автомат — я заказала, он поет.
— Живые? — весело спрашивает мужик в форме МЧС.
— Не все. — Хрипло отзываюсь я, и поднимаюсь, ужасно сильно опираясь на Варламова. И хотела бы отстоять какие-то свои позиции, но мной сейчас можно полы помыть, а вот на ноги поставить — гораздо сложнее.
Честно говоря, я еще с полчаса сижу в коридоре школы на стульчике, а Дима стоит и обмахивает меня конвертом, в котором лежит распечатка сценария. И глаза у него тревожные-тревожные. И вот хоть матом на него ругайся. Хотя он же не виноват, что я на него так смотрю. Что по-прежнему мысленно допускаю попускать слюни на его широкие плечи.
Это я допускаю, это я смотрю, это я о нем думаю. И я никак не могу его отпустить. Ведь какое мне дело, до всех его Вер-Анджел-Снежан? Мы уже тысячу лет как не вместе. И сейчас он помог, потому что захотел помочь. И ни почему больше. Он просто знал, что я могу вполне долбануться в обморок, а валяться в обмороке долго не очень-то полезно для сохранности жизни. Просто, по сути, Дима — неплохой человек.
А я…
— Спасибо, Дим. — Тихо произношу я. Честно говоря, столько плохого о нем сегодня надумала. Даже немного неловко.
— Пожалуйста. — Варламов пожимает плечами. Какая ерунда, мол. Всего лишь совершил трюк, достойный какого-нибудь каскадера, всего лишь уже почти полтора часа от меня не отлипает. Всего лишь…
— Ты успеешь зал мне показать, или тебе уже по делам пора? — слабо спрашиваю я.
— Дела… — растерянно произносит Дима и бросает взгляд на часы, — дела были, да. Но бесполезно, Поль, я еще час назад должен был выехать на это собеседование, чтобы успеть.
— Собеседование? — ошалело повторяю я. — Куда?
— Ну так, — Дима пожал плечами, — Уже неважно, Поль. Все-равно опоздал же. Люди там серьезные, второй раз вряд ли позовут. Хотя демки я им по электронной почте отправил, может прокатит.
С пару минут я смотрю на Варламова открыв рот. Нет, есть же какие-то пределы адекватности, да? Карьерист Варламов из-за меня пропустил собеседование.
— Чувствую, я теперь с тобой до конца жизни не расплачусь за такие подвиги. — Мрачно вздыхаю я.
— Забей. — Дима отмахивается. — Я не особенно надеялся на то место. Если им не зайдут мои эпизоды — так и плакать не о чем. Хотя… Хочешь расплатиться?
— Хочу. — Устало откликаюсь я.
— Тогда пообедай со мной, Поль. — Широко улыбается Дима.
Внезапно!
Глава 14. Полина
Первое, что делаю я после этих слов Варламова — смотрю на часы. Тут же жалею, на самом деле, что не подумала перед этим. Уж слишком это красноречивый, знаковый жест. И до него, я могла бы вежливо покачать головой и сказать, что нет, я не могу и вообще опаздываю, то сейчас даю понять, что обдумываю предложение. И Дима смотрит на меня выжидающе.
И тем не менее, эмоции потихоньку укладываются на привычные рельсы и начинают бодренько об них постукивать. Обед? С Варламовым? А такая ли это удачная идея вообще?
Ага, акции Варламова сейчас взлетели в цене почти до олимпийского уровня. Впервые за последние пять лет я хочу сказать ему что-то хорошее, а не послать к чертовой матери.
После этого часа в лифте и не могло быть иначе. Но это же только сейчас. Завтра я все это пересплю, загляну на страничку Варламова в фейсбуке, полюбуюсь на аватарку, где его обнимает его Верочка, и исцелюсь. И по-прежнему буду жалеть, что на встречу с некоторыми людьми нельзя носить сковородки.
Или можно? А то у меня, если что, чугунная есть. Бабушкина. Готовить я в ней не готовлю, но для благого дела, типа “вправь мозги кобелю” — точно могу пожертвовать.
— Если тебе надо куда-то ко времени, я же могу тебя отвезти куда надо, Поль, — добавляет он и “включает” обаятельную улыбку. Поганец. Всегда любила его улыбающимся, а не загнанным и мрачным — каким он был в последние годы нашей семейной жизни, вот и сейчас — на душе прыгают солнечные зайчики. Правда, что ли, ему со мной было так паршиво и скучно, что вот не лезло это все?
В ответ на эту улыбку я закатываю глаза. Из принципа. Мол, не малолетка поди, заканчивай свой пикап. Хотя нужно сказать, да — не малолетка, но по-прежнему эффект имеется. Но я ж не глазами думаю, а головой. Поэтому Дима и не поймет ничего.
Он меня отвезет? К загсу? О-о-о, я представляю его лицо. При том, что я ему вообще не нужна, чувствую — по поводу брака с Костей Варламов проедется еще не один раз. Просто из принципа. Я ж у его недобритого величества разрешения не спросила, а у него на всех баб взгляды как у вожака стаи: что в постель упало — то уже мое и никому ни шагу влево-вправо не положено. И фигня, что к некоторым он заглядывал в спальню пять лет назад. Все равно “мое”. Рабовладелец чертов.
А руку-то с кольцом я тихонько ныкаю в кармане жакета…
От греха и длинного Варламовского языка подальше.
Интересно, еще не заметил или просто проигнорил?
Ну, раз мозг не выносит, значит — не заметил. В то, что Дима может из ревности не выносить мозг — я не верю. Быстрей поверю, что у него сейчас менее ранимое самолюбие стало, но чтобы он и перестал ревновать?
— Ну, один обед, Поль, неужели думаешь, я тебя отравлю? — не сдается Варламов. Его даже мое задумчивое молчание не отпугивает. Хотя… Никогда не отпугивало, он всегда был редкостная птичка-задолбай. Вот как попугай, только задолбай.