Своих не сдаю
Шрифт:
Шорох за спиной Тунгус услышал в последний момент, и тут же все его существо тревожной лопнувшей струной пронзило ощущение неотвратимой смертельной угрозы. Резко извернувшись, снайпер перекатился на спину, не заботясь уже о скрытности лежки, и глаза в глаза столкнулся с изготовившимся к нападению, сжимающим в руке нож духом.
— Аргх! — разочарованно рыкнул чеченец, взмывая вверх в высоком прыжке.
Тунгус потянул было навстречу винтовку, но вовремя поняв, что развернуть длинноствольное громоздкое оружие ему не успеть, просто отбросил ее и, быстро крутнувшись несколько раз, откатился в сторону, стремительно вскочив на ноги и бросая руку к висевшим на поясе ножнам. Апти приземлившись туда, где только что был враг, и коротко застонав от досады, стремительно отскочил, выставляя перед собой удлиненную ножом руку. Тунгус, чуть сгорбившись, по-кошачьи
— Брось нож и будешь жить, — неестественно ровным голосом проговорил, пристально глядя противнику в глаза снайпер.
Он знал, что в ножевой драке ни в коем случае нельзя следить взглядом за чужим лезвием, сопровождая его обманные извивы и петли. Если против тебя опытный боец, обязательно, обманет, поймает на ложный выпад и пропадешь. Смотреть следует врагу в глаза, в них, как в зеркале, отразится любое намерение противника, нож стоит фиксировать лишь рассеянным боковым зрением.
— Сдохнешь, свинья! — злобно прошипел в ответ чеченец, нервно дергая ножом, плетя сверкающим на солнце лезвием сложные восьмерки.
Тунгус лишь презрительно улыбнулся, сместившись еще чуть левее и тем самым полностью подставляя лицо, вынужденного повторить его маневр, противника слепящим солнечным лучам.
Ножевой бой по природе своей жесток, кровав и скоротечен, вовсе не похож на то долгое цирковое фехтование, что порой демонстрируют на различных показательных выступлениях спортсмены рукопашники. Обычно все куда проще и страшнее: сошлись, обменялись короткими молниеносными ударами и один остался стоять на ногах, а другой упал, щедро пятная землю горячей, рвущейся неудержимым потоком кровью. Не так произошло в этот раз, зная, что время работает на него, что вот-вот к месту схватки подоспеют остальные разведчики, Тунгус вознамерился взять духа живьем и потому медлил со смертельным ударом, танцевал вокруг чеченца, постоянно угрожая ножом, не давая разорвать дистанцию и метнуться к брошенному поодаль автомату, тянул время.
Дело в том, что портативная рация, засунутая в специально нашитый карман на груди лохматого комбинезона Тунгуса, постоянно работала на передачу. Туго прихваченная лейкопластырем тангента все время оставалась в нажатом состоянии. Подобное усовершенствование в группе было заведено давно и полностью исключало бесшумное снятие подкравшимися духами оставленного наблюдателя или часового. Со скоростью света пронзающие равнодушный холодный эфир радиоволны все равно доносили до специально назначенного слухача-контролера информацию о происшедшем: звуки борьбы, хлопок выстрела из бесшумки, последний стон или хрип умирающего… Застать после этого группу врасплох было уже невозможно. Конечно, у изобретенного разведчиками способа имелся и весьма солидный недостаток — заклиненная на передачу рация не могла работать на прием. Но тут уж ничего не поделаешь, приходилось с этим мириться, а если появлялась необходимость сообщить что-нибудь часовому, отправлять посыльного.
Сегодня система сработала как нельзя лучше. Едва державший включенную на полную громкость рацию в кармане Моргенштейн уловил шорох движения перекатившегося в сторону тела Тунгуса и различил гортанный рык нападающего чеченца, он тут же коротким окриком заставил, прикорнувших было в лощине разведчиков, вскочить на ноги хватаясь за оружие. А когда бесстрастные радиоволны донесли до него не без умысла затеянный хитрым якутом диалог с противником, капитан, до конца разобравшийся в происходящем, в сопровождении троих бойцов бегом бросился вверх по склону к позиции снайпера. Остальные разведчики под руководством Люда молчаливо и быстро заняли круговую оборону, приготовившись отражать возможную атаку.
Морген и трое разведчиков неслись, что было сил, перескакивая с кочки на кочку, оскальзываясь в напоенной утренней росой траве, хрипло дыша и стараясь не обращать внимания на все усиливающееся назойливое колотье в боку. Однако торопились они напрасно, все решилось еще до того, как чуть опередивший остальных капитан длинным тигриным прыжком выметнул жилистое тренированное тело на взлобок. Крутивший перед чеченцем смертоносную карусель ложных выпадов и нырков Тунгус, улучив момент, сделал ловкое, точно рассчитанное обманное движение, дернувшись всем корпусом вправо, якобы уворачиваясь от летящего росчерка чужого лезвия, да так неудачно, что оставалось беззащитно открытым левое подреберье. Неопытный, необученный хитростям ножевого боя чеченец попался на эту удочку и, предвкушая скорую победу, прыгнул вперед, размашисто тыча ножом. Вот только вместо податливого вязкого тела, клинок с размаху провалился в пустоту, а кисть, будто клещами сжала стальная хватка руки разведчика. «У-ургх!» — отчаянно взвыл Апти, всем телом подаваясь назад, силясь разорвать гибельный захват. Не успел. Снайпер выпустил из правой руки нож и вцепился ему в локоть, глухо стукнуло, входя в землю отточенное лезвие. Резкий, выкручивающий сжимавшую нож руку за спину, выворачивающий локтевой сустав рывок, бросил чеченца навстречу снайперу, заставляя ломаться в поясе, загибаться к низу. Апти еще успел увидеть стремительно летящее ему навстречу колено, потом резкая боль и хруст сломанных ребер заставили его пронзительно по-заячьи закричать. Опустившийся сверху на основание черепа кулак, пульсирующей болью сверхновой разорвался в мозгу, на мгновенье гася сознание и заставляя окружающий мир расплываться в сумасшедшей гонке, вращаясь вокруг своей оси. Он даже не подумал сопротивляться, когда кто-то ловкий и умелый, не слишком-то напрягаясь, выкрутил из его ослабевших пальцев рукоятку ножа и осознал, что с ним происходит, лишь когда собственное любовно заточенное лезвие, неприятно щекоча кожу и сдавливая горло, заставило вздернуть высоко вверх все еще гудящую от удара голову. В ухо громом ударил шепот:
— Спокойно стой! Не дергайся, а то руку поломаю, однако!
Над невысоким обрывом, отделяющим взлобок от склона, возникли несущиеся к ним стремительные фигуры разведчиков, это было последнее, что увидел чеченец, метнулись перед глазами сверкающим роем радужные мухи, подкатил к горлу горький тошнотный комок, а потом мозг затопила непроглядная чернильная тьма.
Очнулся Апти от того, что его хлестко лупили по щекам, голова гудела растревоженным пчелиным ульем, во рту ощущался неприятно-соленый кровяной привкус. Он попытался, защищаясь от звонких пощечин, поднять к лицу руки, и не смог, внезапно осознав, что кисти крепко стянуты ремнями за спиной. С усилием открыв глаза, увидел перед собой прищуренную тронутую рыжими веснушками физиономию гаска, тут же вновь зажмурился, надеясь, что это жуткое видение само собой пропадет, исчезнет, провалиться в ад. Вместо этого где-то над головой раздался звонкий, говорящий на русском языке, голос:
— Очнулся этот гондон, тащ капитан. Все в порядке, можете беседовать, это он просто притворяется, что еще в рауше. Вон ресницы дергаются.
Смирившись с неизбежным, Апти открыл глаза и, преодолевая тупую ноющую боль в затылке и накатывающие откуда-то изнутри рвотные позывы, осмотрелся. Оказалось, что он сидит в неглубокой поросшей густой травой ложбинке, прислонившись спиной к древесному стволу, за который заведены стянутые ремнями руки. Вокруг, обступив его и с любопытством разглядывая, толпятся те самые виденные утром гаски. Еще несколько человек расположились чуть поодаль, тоже исподтишка наблюдают, хотя упорно делают вид, что им все это не интересно. Один из федералов, высокий, по-спортивному подтянутый, с четкими уверенными движениями, разом изобличавшими в нем командира, присел рядом, пристально всматриваясь в лицо Апти удивительно большими, пронзительно-синими глазами. Апти мельком мазанул по его покрытому редкой светло-русой щетиной лицу ответным взглядом, оценил тонкий хрящеватый по-боксерски свернутый чуть вправо нос, и вновь уставился поверх голов гасков в плывущую над головой безоблачную синеву, прозрачного летнего неба.
— Как тебя зовут? — спросил русский.
Апти лишь криво презрительно усмехнулся, он не собирался отвечать на вопросы, сила на их стороне, хотят — пусть убивают, но до разговоров с этими шакалами он не опустится.
— Слышишь меня? Как тебя зовут? — настойчиво повторил русский.
На этот раз Апти вообще никак не отреагировал. Зато сидевший чуть дальше на корточках и внимательно наблюдавший за происходящим выбритый наголо русский в выцветшем затертом камуфляже коротко бросил:
— Не мучайся зря, Немец. Он же смеется над тобой. Что не видишь?
— Не мешай, Люд, договорились же… — окрысился названный Немцем.
— Как хочешь… — процедил в ответ Люд. — Время есть. Развлекайся.
— Значит, не хочешь говорить? — вновь обернулся к Апти разведчик. — Хорошо. Не хочешь, не говори… Я сейчас сам все про тебя узнаю…
С видом фокусника он вытянул из кармана рацию, покрутил настройку, вслушиваясь в шипенье и треск помех, потом заговорил размеренно и быстро: