Своими глазами
Шрифт:
Сингапур и впрямь удачное место для того, чтобы американские или западноевропейские фирмы, ведущие дела с Китаем, открывали там свои филиалы. В городе достаточно образованных людей, владеющих иероглифической письменностью. Там под рукой новейшие средства связи, позволяющие мгновенно передать в любой китайский город срочные поправки к чертежам. Находящимся в Сингапуре бизнесменам доставляют такие издания, как «Уолл-стрит джорнэл» или «Интернешнл геральд трибюн», в тот же день, что и читателям в Нью-Йорке и Париже. Наконец, Сингапур — одно из немногих мест в Азии, где можно спокойно пить воду из-под крана и лежать на траве у бассейна, не опасаясь москитов, клещей или других вредных насекомых.
Итак, поиски новой роли с учетом нынешней и будущей роли Китая в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Что ж, подобные искания вполне закономерны. В Сингапуре обсуждался вопрос о провозглашении Юго-Восточной Азии безъядерной зоной. В Обществе выпускников Сингапурского университета — клубе местной политической элиты — мне довелось целый вечер отвечать на вопросы переполненного зала о политике Москвы в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Обозначилось стремление взглянуть на мир без идеологических шор. Как знать, может быть, поиск новой роли города-государства коснется не только возможностей стать вторым Гонконгом…
ТАИЛАНД
Праматерь вод
Знакомство с Бангкоком лучше начинать с воды. Не приходится тратить время на бесконечные транспортные заторы, меньше донимают уличный смог и вязкая, влажная духота. А главное, с реки и с каналов повседневный быт и труд горожан выглядят гораздо более обнаженными. Перед тобой раскрывается как бы жизнь в разрезе. Столица Таиланда выросла в устье реки Чао-Прая, впадающей в Сиамский залив. Шестимиллионный город раскинулся на плоской равнине, поднятой над уровнем моря всего на один метр. От реки, как капилляры, расходятся многочисленные каналы — клонги, на берегах которых ютится городская беднота.
Взял билет на рейсовый пассажирский катер, отходящий в шесть утра. Город на низине выглядит унылым и неживописным. Серое небо. Фабричные трубы. Лесопилки с заводями, где покачиваются на волнах огромные тиковые бревна. Навесы гончарных мастерских. А вот верфь, где строят моторные лодки, унаследовавшие стремительные линии королевских челнов. Такие моторки с навесами выполняют в Бангкоке роль речных такси.
Многим труженикам, как видно, приходится уходить из дома еще до рассвета и завтракать на месте работы. И за полчаса до начала трудового дня ко всем этим лесопилкам, пакгаузам, гончарням, мастерским гробовщиков, которые сооружают из тикового дерева саркофаги для богатых покойников, — ко всем этим прибрежным предприятиям устремляются на челноках продавцы лапши. Чаще всего это пожилые женщины. Они гребут стоя, лицом по движению, отталкивая весла от себя, как это принято у азиатских народов. На каждом челне — жаровня, бутылки с приправами, консервные банки, полные шинкованных овощей.
Проплыв некоторое время вдоль берега Чао-Праи, катер сворачивает в один из клонгов. Там уж поистине видишь жизнь в разрезе! Берег сплошь уставлен крытыми джонками. Более старые из них живописны, потому что их изогнутые крыши сделаны из плетеной бамбуковой дранки, а не из шифера или рубероида. Своеобразно выглядят цветочные горшки с отверстиями в дне, так что корни свисают наружу. Воздух над каналом настолько сырой, что этим обнаженным корням хватает влаги.
Старуха моет после завтрака посуду. Тут же девушка, стоя по грудь в воде и не снимая при этом платья, прямо в канале моет голову. Возле монастыря занимаются стиркой бритоголовые монахи. Без своих традиционных одеяний они выглядят похожими на солдат-новобранцев. Канал становится все уже. Берега низкие, болотистые. Среди мангровых зарослей торчат перистые листья кокосовых пальм. Жилищами тут служат уже не лодки, а свайные хижины, стоящие над водой.
Домохозяйки в челноках объезжают прибрежные лавочки на сваях, покупая где связку чеснока, где горку вяленого стручкового перца, где обвязанный тесемкой арбуз, где живых кур. Жизнь в этих свайных домиках вся как на ладони. Видно, как готовят пищу, как ковшом черпают из высокой корчаги воду для чая. Такие керамические корчаги, на которых изображен повелитель вод — дракон, есть в каждом жилище. В них хранят питьевую воду, собранную во время дождей. Ну а для всех прочих нужд идет вода из клонга.
— А мы считаем, что наступил конец света, если на пару часов отключат горячую воду, — говорит потрясенная увиденным европейская туристка.
Всюду полно детворы. В таких свайных домиках на берегах клонгов живет, растит потомство, старится и умирает неимущий таиландский люд — лодочники, поденщики, мелкие торговцы.
Поднаторевшие в рекламном деле туристские фирмы окрестили Бангкок «азиатской Венецией». Но сравнение это, пожалуй, правомерно лишь в одном-единственном смысле. Как и Венеции, Бангкоку в последнее время все больше грозит оседание почвы. Трудно сказать, что послужило для этого главной причиной. То ли бурное строительство многоэтажных отелей, то ли истощение грунтовых вод из-за прокладки все новых артезианских скважин. Так или иначе, почва в Бангкоке оседает, кое-где до десяти сантиметров в год.
Реку Чао-Прая таиландцы почтительно называют «праматерь вод». Это действительно река-кормилица. Ее нижнее течение, и особенно дельта, — житница Таиланда. Здесь на одной пятой территории страны проживает почти половина населения. Скажу, кстати, что по площади (514 тысяч квадратных километров) и по населению (60 миллионов человек) Таиланд можно сравнить с таким крупным европейским государством, как Франция. Именно благодаря высоким и стабильным урожаям в низовьях Чао-Праи Таиланд является крупнейшим в мире экспортером риса. Сразу же за Бангкоком от горизонта до горизонта простирается гладкая, как стол, равнина. Кое-где в селениях идет молотьба. Рисовую солому грузят на лодки и по клонгам отвозят вниз по реке на бумажные фабрики. Искусственного орошения тут не требуется, ибо осадков выпадает много. А муссонные ливни приносят их как раз тогда, когда они больше всего нужны рисовым полям.
«Твои воды текут стремительно и необратимо, как дни нашей жизни», — поется в народной песне о реке Чао-Прая. Но та самая «праматерь вод», благодаря которой Таиланд стал крупнейшим в мире экспортером риса, служит для Бангкока источником ежегодных стихийных бедствий. Разливаясь во время муссонных ливней, река сносит сотни прибрежных жилищ городской бедноты. Эти периодические наводнения поистине стали бичом Бангкока.
Был план возвести вдоль реки защитные дамбы. Но как быть с сотнями клонгов, которые ветвятся от главного русла? Власти Бангкока изучают опыт Вены, где проблема наводнений была успешно решена строительством обводного канала. В нужных случаях он принимает в себя паводковые воды Дуная. Разработан проект строительства подобного же канала, который должен обогнуть Бангкок с запада и избавить его от наводнений. А пока «праматерь вод» течет меньше чем на метр ниже уровня столицы. И даже этот разрыв сокращается.
Гвардейцы в русских мундирах
Белый туристский теплоход «Восточная принцесса» поднимается вверх по реке до места, где находилась древняя столица Таиланда Аютия. В свое время она была культурным и торговым центром Юго-Восточной Азии. Но в 1767 году Аютию захватили бирманцы. Город был сожжен, Погибли по существу все памятники средневекового искусства и архитектуры. После этого столица была перенесена в Бангкок. Обо всем этом можно узнать из туристического буклета еще по дороге. Само же посещение разрушенной столицы, увы, мало что дает. Место, куда привозят экскурсантов, напоминает пожарище. Городские стены, дворцы и храмы Аютии были построены из кирпича. Покрывавшая их штукатурка давно разрушилась от времени и муссонных ливней. Не только кирпичи, но и остатки скреплявшего их раствора выглядят почерневшими, словно опаленными огнем, или пепельно-серыми, как буйволы, пасущиеся на соседних рисовых полях. Среди развалин буйствует тропическая зелень. И все же поездка по реке Чао-Прая поучительна. Она дает представление об особенностях таиландского зодчества. Как-никак в стране насчитывается 25 тысяч буддийских храмов! Наиболее характерной чертой таиландской национальной архитектуры хочется назвать изысканную утонченность. Ей, на мой взгляд, присуще нечто диаметрально противоположное монументальности.