Сволочь ты, Дронов!
Шрифт:
Алька рассердилась:
— Получается, ты гордый, а я — дерьмо собачье?
— Нет, ты просто дурочка. Маленькая глупая дурочка, без которой мне очень плохо. А я не гордый. Это ведь не гордость, так — одно сплошное упрямство. И слава Богу, что ты не такая же упертая, как я…
Дронов наклонился, захватил своими губами Алькины, и тут же выпустил. Прошептал нежно:
— Аля…
И вновь поцеловал. Долго, жадно, словно истомившийся от жажды путник припал устами к прохладному ручью. А руки уже привычно прокладывали путь под любимую Алькину розовую майку с размытым от бесконечных стирок рисунком…
С
В школу они больше не играли — отпала необходимость. Они вообще больше не играли. Альке пришлось стать взрослой. Правда, она была как бы полувзрослой: вроде и вела взрослую жизнь, но сама ровным счетом ни за что не отвечала, ничегошеньки от нее не зависело. У нее была одна обязанность — быть рядом с Дроновым. И эта обязанность ее ни капельки не угнетала, вовсе нет, скорее даже наоборот.
А вот смеялась Алька все реже — не было повода. Дронов — взрослый серьезный человек, бизнесмен. Ибо, занимая должность директора спорткомплекса, занимался не столько административной деятельностью, сколько коммерческой. Комплекс был большой, просторный. Современный, одним словом. Жизненного пространства хватало всем желающим. И если эти желающие имели весьма отдаленное отношение к спорту, это не мешало им арендовать залы, зальчики, студии, кабинеты и даже подвал с чердаком. Альке волей-неволей приходилось вариться в этом соусе, а для веселья там поводов не обнаруживалось.
Алька занималась аэробикой и современными танцами. Пошла туда не столько по велению души, сколько по настойчивому требованию Дронова. Впрочем, быстро втянулась и даже стала получать некоторое удовольствие. После школы бежала в комплекс, как на работу. В кабинете Дронова кое-как делала уроки, да и то, если Дронов сильно настаивал. Потом приходило время тренировок или репетиций, и Алька пару часов с удовольствием занималась — хоть какое-то разнообразие, не все же в постели кувыркаться.
Собственно, как-то постепенно постель как понятие перестала доминировать в их отношениях. Нет, никто и не думал переводить отношения в платоническую плоскость, ни в коем случае! Физическая близость по-прежнему занимала приличный объем времени и чувств. Но если первое время их, по большому счету, только секс и объединял, то теперь он словно бы отошел на второй план. Причем, не по времени, необходимости или частоте 'сеансов', так сказать. А по ощущениям.
Вернее, ощущения от близости не притупились, нет. Скорее, они перестали быть новыми, а от того особенно острыми. И на первый план неожиданно, пожалуй, для обоих выступила близость духовная. Неожиданно — потому что как Дронов, так и Алька изначально жаждали именно физической близости. Алька была еще совсем молоденькой, совсем неопытной девчонкой, ей так хотелось узнать — что же 'это' такое, и какое оно должно быть на самом деле, ведь Кузнецов не продемонстрировал ей ничего интересного в этом плане. Дронов же и вовсе, вероятнее всего, ни о чем ином, кроме секса, и не помышлял. Однако рядовая интрижка каким-то невероятным образом затянулась, и даже переросла в нечто большее — настолько большее, что оба с трудом обходились друг без друга.
Разговаривали они
Альке было хорошо, ее все устраивало в жизни. И сама не замечала, что почти уже перестала смеяться. В неполных семнадцать ей пришлось стать взрослой женщиной.
Было воскресенье. А этот день выпадал из остальной недели, так как не было нужды тащиться ни в школу, ни в комплекс. Это был сугубо Алькин день. Ну и, конечно, Дронова — куда от него денешься? Но строгого расписания этот день все-таки не имел. Кроме самого-самого утра. Едва проснувшись, Алька непременно принимала ванну.
Душ душем, это была обычная гигиеническая процедура, не более. А вот купаться в ванне Алька просто обожала. Залезала в почти еще пустую ванну, настраивала напор воды необходимой температуры, непременно погорячее, и… начинала концерт. Алька до самозабвения любила петь. А в ванной была прекрасная акустика. Обычно купание (или импровизированный концерт?) длилось часа два. Вода в ванне остывала, Алька подливала горяченькую и снова пела, пела, пела. Она знала много песен, и редко выходила из ванны, не исполнив хотя бы треть репертуара.
Едва Алька закончила исполнение очередной арии, как дверь в ванную открылась. Хотела было возмутиться — чего это мать мешает, ведь знает же, что ванная занята на целое утро! — но сменила гнев на милость, увидев Дронова.
— Это кто тут у нас так замечательно поет? — раздеваясь, спросил Дронов. — Ты не возражаешь, если я составлю тебе компанию?
Это было что-то новенькое. С одной стороны — почему бы и нет? С другой…
— Да ты что? С твоими ногами?! Дронов, мы же вдвоем не поместимся! Твои ноги займут всю ванну!
— А вот мы сейчас и проверим, — заявил Дронов, нагло нарушая Алькино личное пространство.
И действительно, поместились. Не без труда, правда. И в воде-то они были лишь по пояс, потому что ванна была стандартная, рассчитанная сугубо на нормального советского человека, того самого 'облико морале', который принимает ванну в гордом одиночестве. Мокрому телу, оказавшемуся вдруг вне воды, было несколько холодновато, однако объятия Дронова эту ситуацию тут же исправили. Алька откинула голову назад, на плечо Дронова, прикрыла глаза, наслаждаясь моментом. Дронову же этого, казалось, не совсем достаточно для счастья:
— Ну, соловушка, чего замолчала? Я, между прочим, пришел концерт послушать. У меня в квартире не очень хорошо слышно. Вернее, хорошо — у нас ведь одна система вентиляции — но не так хорошо, как здесь.
— Иди ты, — огрызнулась Алька, уверенная в том, что Дронов шутит.
— Нет, Аль, правда, — Дронов прижал ее к себе покрепче, поцеловал в шейку. — У тебя здорово получается, серьезно. Я вот знаешь что подумал? Ты ж в курсе, что у нас музыканты студию арендуют? Ну, раньше их ВИА называли, а теперь почему-то всё больше группами обзывают. Почему бы им тебя не взять в солистки, а? Надо бы подкинуть мыслишку. Я так думаю, они на этом не проиграют, а то, глядишь, и выиграют.