Сволочи
Шрифт:
Чернявый паренек в наколках фальшиво тренькает на гитаре, а Тяпа теперь уже совсем тоскливо поет:
— «...Как умру, похоронят, похоронят меня... И никто-о не уз-на-ает, где могилка моя-а... И никто не узнает, и никто не придет, только ранней весно-ою соловей пропоет...»
Котька-художник приделывает к концу десятиметровой альпийской веревки старую кожаную варежку. Вкладывает в нее для тяжести небольшой круглый камень, накрепко привязывает варежку к концу веревки...
Все
Мимо проходит Вишневецкий. Услышал заунывного Тяпу, спросил:
— Тяпкин! У тебя других песен нету?
— А как же, гражданин начальник! — дурашливо восклицает Тяпа. — Для вас? Сделаем-с!!!
Тяпа мгновенно вскакивает на скамейку, заламывает руки и, обращаясь к чернявому с гитарой, томно просит:
— Маэстро, музычку!..
И, не дожидаясь первого аккорда, грассируя «под Вертинского», очень неплохо поет:
— «...и тогда с потухшей елки тихо спрыгнул Ангел желтый и сказал: „Маэстро, бедный, вы устали, вы больны... Говорят, что вы в притонах по ночам поете танго!.. Даже в нашем светлом небе были все удивлены...“
— Откуда это у тебя? — прерывает его Вишневецкйй.
— От одной очень жалостливой эвакуированной бляди. Она кобеля себе приведет, меня за дверь, эту пластиночку на патефончик и... понеслась по проселочной!.. А я под дверью слушаю и запоминаю. Спеть дальше?
— Не надо. И в качестве кого же ты у нее жил?
— А вроде домашней собачки. То принеси, это... Карточки отоварь... За винцом сбегай — не видишь, мама устала?..
— Так это была твоя мать?..
— А кто ж еще!
— Ну а потом? — Вишневецкйй с интересом разглядывает Тяпу.
— А потом — суп с котом. Ее мусора замели, а меня — под жопу!
— За что замели?
— За полный букет — от мягкого триппера до твердого шанкера. Она в больничке себе вены перерезала, и... общий привет!
— А отец?.. — настороженно спросил Вишневецкий.
— Отец?! А что такое отец, гражданин начальник?
Уж на что пацаны были уставшими, а и те заржали в голос.
— Я — Антон Вячеславович, а не «гражданин начальник». Понял?
— Чего ж тут не понять? Не пальцем деланный.
Вишневецкий повернулся к Котьке-художнику:
— Художник! Откуда у тебя трос альпийский?
— Дядя Паша дал.
— И что ты там мостыришь?
— «Закидуху», Антон Вячеславович.
— У «закидухи» на конце «кошка» должна быть. Якорек такой.
— Пока и эта сгодится, — отвечает Костя.
— Ну-ну... — И Вишневецкий ушел к штабному домику.
Что-то дожевывая на ходу, из столовой вышел крупный парень в окружении трех мелковатых пацанов.
— Вова Студер со своими шестерками... — с опаской проговорил
— И где он себе ксивы закосил на малолетку? — удивился другой паренек.
— Когда вышак будет корячиться — любые ксивы найдешь.
— Пацаны трекали, что ему семнадцать еще в прошлом году было...
— Счас опять начнет права качать — «я там чалился, я здесь срок мотал, у меня три ходки в зону! Я весь такой медякованный!..»
Подошел Вова Студер со своей компахой.
— Закурить! — приказал Вова.
Один из сидевших протянул ему пачку «Звездочки». Вова вытащил одну тоненькую папироску, пачку спрятал себе в карман, прикурил от зажигалки, сделанной из винтовочного патрона,
— Ты что, Студебеккер?.. Папиросы-то отдай, — заныл пацан.
— Какие еще папиросы?! — сказал Вова. — Ты знаешь, с кем говоришь? Ты еще на свет не вылез, а я уже срока мотал, по тюрьмам чалился!.. Да у меня только в зону уже пять ходок было!..
— Четыре, — сказал чернявый паренек в наколках и с гитарой.
— Чего-о-о?! — повернулся к нему Вова Студебеккер.
— Вчера говорил, что четыре ходки, — спокойно сказал чернявый и тренькнул на гитаре.
Котька-художник сделал вид, что его это толковище не касается. Встал со скамейки, отошел шагов на десять, крикнул:
— Тяпа! Возьми веревку, растяни во всю длину!..
Тяпа взялся за конец с варежкой и камнем, отошел еще дальше Котьки-художника. Расправил веревку, выровнял...
— Хорош! — крикнул ему Костя. — Отпускай!..
Тяпа отпустил веревку и оказался на большом расстоянии от назревающего скандала. А Костя стал аккуратно сворачивать веревку.
Никто не придал этому никакого значения, потому что Вова Студер уже переключил внимание на чернявого с гитарой:
— А ты, сука, считал мои ходки?!
— Сядь, Студер, отдохни. А то небось замаялся — там чалился, здесь сидел, в зону — пять ходок... Получается — за что бы ты ни взялся, тебя сразу за сраку и на парашу. Надо же, уркаган в законе, и такой невезучий. То ли с талантом у тебя слабовато, то ли — лапша на уши, а? Или ты просто от фронта косишь под малолетку? — усмехнулся чернявый.
— Меня сейчас для фронта готовят, подлючий твой рот!..
— А мы все здесь на экскурсии, да? — рассмеялся чернявый.
— Да ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?!!
— Кончай напрыгивать, Студер, — сказал ему Костя.
— Кто это тебе так хлебало разрисовал? — спросил Студер Костю.
— Такая же сволочь, как и ты, — ответил Костя.
— Ладненько, я потом тебя с другой стороны распишу, — мирно проговорил Студер. — А пока вот с этим черножопеньким разберусь.