Свой против своих
Шрифт:
— Вы так спрашиваете, — улыбнулся Сергей Николаевич, — будто это меня убили, а не Максима. Я вам скажу, что после его ухода я вообще с ним не виделся и даже по телефону не разговаривал.
Курточкин задумался, постукивая ручкой по столу. Потом спросил:
— Один из его соседей по Лучинску сказал, что Сурманинов якобы готовил какой-то свой бизнес. Вы что-нибудь слышали об этом?
— Первый раз слышу.
— Что-нибудь предполагаете?
— Нет.
— Насколько мне удалось узнать, когда-то вас связывали общие интересы.
— Только не слишком оригинальные, — с мрачным видом хмыкнул Сергей Николаевич. — Тогда
— Как вы наткнулись на столь экзотический товар? — спросил следователь. Ему это действительно было интересно.
— Случайно. Ехали на электричке в Москву и увидели, каким бешеным спросом тот пользуется. Разузнали, что такой есть у единственного дистрибьютора — индийца, жившего в гостинице «Севастополь». У него одна баночка стоила тридцать центов. Мы с Максимом решили продавать по три доллара. Кстати, крем был действительно неплохой. Но недолго музыка играла — конкуренты напустили на нас бандитов, и… — иллюстрируя человеческую беспомощность перед непреодолимыми обстоятельствами, он развел руки в стороны, — бизнес развалился.
— Бывшая жена Сурманинова говорила, что одно время он занимался ремонтным бизнесом.
Стебельков поморщился, как это делают люди, когда им напоминаешь о чем-нибудь неприятном:
— И в эту авантюру мы вместе ввязались. И тоже все продолжалось недолго.
— Вы же, кажется, не специалисты.
— А мы придумали хитрый трюк. Давали два объявления: в одном приглашали на работу маляров, штукатуров, плиточников. В другом — брали заказы на проведение ремонта. Одно время как-то выкручивались, сбивали конкурентам цены, чтобы завоевать клиентов. Потом случилась пара накладок, стало попахивать крупными неприятностями, и мы еле ноги унесли.
— Ну а туалеты?
— А что — туалеты?
— Вроде бы, — следователь замялся, — не самое престижное занятие для молодых людей.
— Бизнес же не обязательно лежит в сфере интересов человека. Поверьте, ни меня, ни Максима общественные туалеты в детстве не интересовали. По большому счету, мне и сейчас на них плевать. Я как каторжный занимаюсь этим, потому что дело прибыльное, и благодаря ему я могу покупать дорогие книги, домашнюю утварь, путешествовать, то есть делать все то, что мне по-настоящему интересно. Думаю, Сурманинов тоже не все делал для души. Во всяком случае, я помню, когда-то мы с ним разговаривали про работу охранников. Тогда такая профессия только появлялась. Так Максим смеялся над ними. Говорил, что если каждый человек возьмет себе по охраннику, то половина людей будет работать, другая половина — охранять их. А если пойдет мода брать по два-три охраннника, то вообще работающих станет гораздо меньше. В принципе же он такое занятие презирал. Считал это недостойной работой для молодых, здоровых людей. И вот надо же, как жизнь распорядилась. Сам стал таким.
Глава 11 Владимир Михайлович
Днем Турецкий позвонил Владимиру Михайловичу Преснякову. Когда он сообщил тому о гибели бывшей жены, собеседник самым что ни на есть обыденным тоном ответил:
— Если вы ожидаете, что при этом известии я в ужасе схвачусь за голову, зальюсь горючими слезами и стану, суча ножками, кататься по полу, то совершенно напрасно. Тамара причинила мне очень много зла. Однако это вовсе не означает, что расправился с ней таким изуверским способом именно я, — поспешно добавил он. — Надо полагать, она у многих в печенках сидела.
— Вас никто и не подозревает, — успокоил его следователь. — Просто имеется предельно мало следов, поэтому мы используем всякую возможность, чтобы установить круг знакомств Тамары Афанасьевны, найти любую зацепку.
— Помогу чем смогу.
— Вы кто по специальности?
— Писатель, журналист.
— О! Значит, вы наблюдательный человек. Сумеете ярко охарактеризовать людей из ее окружения.
Александр Борисович был совсем не против того, чтобы Пресняков зашел к нему прямо сегодня. Однако писатель оказался человеком тяжелым на подъем. И побриться ему нужно, и переодеться, и ждет важного звонка с телевидения по поводу сценария для новогодней программы. На завтрашнее утро и то согласился через пень-колоду, все норовил прийти после обеда.
— Кстати, завтра во второй половине дня состоятся похороны Тамары Афанасьевны. Вы пойдете?
— На это я могу ответить вам словами своего великого коллеги Марка Твена. Однажды его спросили, придет ли он на похороны какого-то человека. Писатель ответил: «Я занят и прийти не смогу. Но с одобрением отношусь к этому мероприятию».
Турецкий даже удивился — чем же можно довести человека до подобного отношения. По словоохотливости Владимира Михайловича догадался, что спрашивать об этом излишне — сам расскажет.
Пресняков оказался немолодым, плохо выглядящим человеком. Очевидно, он вел малоподвижный образ жизни, редко бывал на воздухе. Судя по коричневатым пятнам на пальцах правой руки, заядлый курильщик. Похоже, и выпить не дурак: мешки под глазами, нос в красно-синих прожилках. Однако выражение лица очень ироничное и живое. Владимир Михайлович работал в сатирическом жанре, поэтому многие его высказывания были весьма язвительными. Правда, его ехидство было беззлобным, чувствовалось, ему нравятся люди, о которых он рассказывает, и лишь профессиональная склонность заставляет высмеивать все подряд.
— Перед тем как идти на наше тайное свидание, я долго думал, чем могу быть вам полезен, — начал он, — и пришел к неутешительному выводу, что значительными сведениями о жизни своей бывшей жены не располагаю.
— О значительных речи не идет, — успокоил его Турецкий. — Нам бы получить какие-нибудь штрихи к портрету.
— Понимаю. Простите за черный юмор, вы хотите восстановить лицо по черепу. В таком случае мне нужно бросить какую-нибудь кость. Чтобы я не растекался мыслью по древу, мне требуется локализовать задачу.
— Тогда расскажите, пожалуйста, про Дмитрия Саврасова. Он же был вашим пасынком.
— Да, и между нами всегда существовали в высшей степени доверительные отношения. Собственно говоря, мне показалось, что впервые Тамара обратила на меня серьезное внимание, поскольку я хорошо умел общаться с мальчиком. Когда мы познакомились, Митя учился в шестом классе. Я, знаете ли, очень люблю этот переломный возраст, когда люди уже перестают быть детьми, но еще им далеко до взрослости. Я иногда пишу и детские книги — в основном повести про шестиклассников. С удовольствием презентовал бы вам свою новинку, да, боюсь, это расценят как подкуп.