Свой среди чужих
Шрифт:
Домостроительный комбинат находился на северной окраине Тегерана в промышленной зоне. В отличие от южных и особенно западных подступов, здесь удалось избежать серьезных боев и в основном оборудование осталось целым. Основной проблемой было восстановление подстанции… над ней кто-то поработал, и поработал серьезно. Вообще с актами продуманного и технически грамотного саботажа сталкиваешься на каждом шагу, тот, кто все это делал, понимал, что делает.
Мой приезд хоть и был неожиданным, но все было готово, поменялся только докладчик. Все рабочие – от предыдущего состава осталось
Речь я не готовил – смысл? Знаю, что политикам речи готовят их помощники, но разве это не убого – пользоваться чужими словами и чужими мыслями?
– Его Превосходительство, Военный и Гражданский наместник Его Императорского Величества, вице-адмирал Флота Его Императорского Величества, князь Александр Владимирович Воронцов!
Объявляют как артиста в цирковом представлении, но это – правильно. На Востоке очень ценят титулы. В свое время Дикая Дивизия, во главе которой был брат Государя Николая Второго, внесла немалый вклад в то, что Русь не рухнула в бездну.
Две тысячи пар глаз передо мной. Они смотрят на меня, люди другого мира и другой веры. Не составит труда понять, что многие тайно ненавидят меня. На самом деле я должен не просто сказать пару дежурных фраз и сойти с импровизированной трибуны под аплодисменты. Я должен им сказать, почему они не должны меня убивать. А в моем лице – русских инженеров, военных, учителей и казаков, которые пытаются помочь им построить новую жизнь. Жизнь, где люди не боятся ночного стука в дверь.
Хапнуть незаметно воздуха в грудь – и понеслась.
– Вот это все, – я обвел руками массивные серые строения, в тени которых мы находились, – все это построено не для нас. Все это построено за счет вас и для вас. Отсюда будут выходить дома, в которых вы будете жить…
Не верят. Видно – не верят.
– …многие из вас не верят мне сейчас, потому что я чужой для вас человек. А мулла из исламского комитета, в который вы идете за помощью и правдой, – он для вас свой. Человек одной с вами крови, одной веры, одной нации. Он свой – а я чужой! Но если он свой – тогда спросите его, почему он разрушил здесь все? Почему он хочет, чтобы люди были бездомными…
В следующее мгновение мой телохранитель из казаков бесцеремонно столкнул меня с трибуны так, что я едва удержался на ногах. Рации разрывались криком:
– Ракетчик! Ракетчик на два часа!
– Огонь! Всем, кто видит цель, огонь!
– Там резервуар с топливом, резервуар с топливом!
– Кто видит цель? Кто видит цель?!
В таких случаях самое верное – расслабиться и получать удовольствие. Подскочили казаки, весьма невежливо стащили меня с трибуны и потащили куда-то, прикрывая собой, кто-то тащил, кто-то пытался держать линию, ближний круг, направив пистолеты на все стороны света. Так получилось, что у одного из казаков рация включилась на громкую, – и я слышал все, что происходило.
– Третий сектор блокирован!
– Одна цель, одна!
Люди бросились в разные стороны. Страх – он очень живуч, и в такой ситуации диктует только одно – бежать куда глаза глядят. При покушении на Светлейшего охрана могла запросто открыть огонь по толпе, как не раз бывало…
– Глаз-шесть, отбой, всем отбой!
– Глаз-шесть, повтори!
– Глаз-шесть, отбой, цели нет! Это пацан, повторяю – это пацан! Нет цели!
– Блокировать сектор! Никого не выпускать!
– Господин урядник, на меня тут целая толпа несется, сомнут!
Где-то впереди застучал автомат.
– Главный всем, кто стрелял, запрос – кто стрелял?!
– Цели нет!
– Главный, это двенадцатый. Я стрелял в воздух, стрелял в воздух! У меня здесь человек пятьсот, несутся, как стадо!
– Цели нет, это пацан с муляжом, пацан с муляжом!
– Сектор три чист, повышенное внимание!
– Дайте картинку!
– Стоп, стоп, стоп! – Мне наконец удалось принять нормальное стоячее положение, впереди уже были машины. – Стоп, целей нет, никого нет, все нормально!
– Господин адмирал, нужно покинуть комплекс, немедленно. Здесь может быть мина или что-то в этом роде. Это может быть отвлекающим маневром.
– Я никуда не поеду, есаул, это будет позором. Извольте сопроводить меня до трибуны. Целей нет, все нормально. Все нормально. И я хочу видеть… того, кто на меня покушался.
Людей было уже не вернуть, и митинг по случаю запуска первой очереди восстановленного домостроительного комбината был сорван… Все-таки какого-то успеха террористы достигли, выставили нас идиотами и доказали местным, что нас можно испугать. Нехорошо, когда мы становимся посмешищем в их глазах, очень нехорошо. Надо было и в самом деле уезжать, но я не хотел покидать это место, не попытавшись хоть частично отыграть все назад.
На том месте, где проходил митинг – как стадо носорогов пробежало, скамейки были перевернуты, что-то втоптано в асфальт… помойка, в общем. Два казака подвели бачонка – смуглого, в разодранной одежде, помятого. На нем были старые кроссовки, такие старые, что в России их давно бы выбросили. Бачонок смотрел на меня, и его глаза были похожи на маленькие речные голыши, обкатанные быстрой, проточной водой. Черные, блестящие, неподвижные и ненавидящие.
– Вот… – хорунжий протянул мне агрегат, из которого этот пацан хотел стрелять, – извините, господин адмирал. Очень похоже.
Да уж…
Гранатомет, которым пацан целился в трибуну, с которой я выступал, состоял из черенка от лопаты, полуторалитровой пластиковой бутылки и напяленного на нее черного носка. Смешного тут мало – точно так же выглядят самодельные гранатометы, которые в Афганистане клепают в большом количестве, туда в свое время германцы передали производство фауст-патронов, и они производятся там до сих пор, только подпольно, в пещерах. Эта конструкция меньше по размерам, конечно, но поди разберись.