Свой среди чужих
Шрифт:
Телефон… подсвечник! Отличный подсвечник, которые здесь в каждом номере – видимо, на тот случай, если выйдет из строя старая электропроводка. Бронзовый, старинный, тяжелый и с отличной развесовкой.
И отлично…
Замок был таким же, как и в моем номере. Снаружи – ключ, изнутри – открывается защелкой, замок английского типа, на пружине, очень ненадежный, – но мне сейчас он как нельзя кстати. Только щелчок при открывании двери… он лишний, он сразу привлечет внимание, но я знаю, что делать.
Прильнул к двери, к замочной скважине – так лучше слышно. Так и есть – шаги по коридору. Два человека… нет, три, одна – женщина, туфли на каблуке. Двое пытаются идти бесшумно – но они не знают, что это такое – идти бесшумно.
– Dove? [64]
Одна
– Qui il signor polizia, questa stanza… Che cosa? [65]
64
Где?
65
Здесь, синьор полицейский, эта комната… что это? (итал.)
– Zitto! [66]
Едва слышный звук – ключ вставлен в замок. Мой выход!
Обычно в Италии sicarios, убийцы, отправляясь на очередное кровавое дело, не знали, кого они должны убить и за что. Даже не так, не за что – почему. В Италии уже давно убивали не «за что» – а «почему». Убили уже многих – и еще большему числу людей предстояло умереть.
Эти – знали.
Одного из тех, кто получил приказ убить русского, вице-адмирала князя Александра Воронцова, осмелившегося прибыть в Рим и начать копать там, где копать явно не следовало, звали Томазино, второго – Винченцо. Был и третий – Онофрио, он был малость глуповат, и его можно было использовать только в качестве водителя, ему не говорили, что предстоит сделать, – просто привези сюда, стой и жди, пока мы не придем. Родом они были, как и многие известные в Италии sicarios, из сицилийской глуши, из небольшой деревеньки под названием Монтемаджоре Белсито, это надо ехать либо через Алиминоса, либо через Понте Агостинелло. Обычная деревенька: сложенные из грубого камня дома, деревенская площадь, вымершая от жары, лениво копошащиеся в пыли куры. И церковь – небольшой сельский приход, parrocchia di rurale. Вот только падре, несколько лет служивший в этом приходе, был очень необычным человеком.
66
Молчи! (итал.)
Человеком издалека.
После исчезновения падре многие жители деревни добром вспоминали его, когда же в деревню приехали двое в монашеских сутанах и сообщили, что падре погиб, их едва не избили, несмотря на традиционное почтение сицилийцев к религии. Но эти люди в монашеских сутанах не уехали просто так. Им было поручено собрать урожай душ человеческих – и они его собрали…
Трое новых послушников жили в монастыре Сан-Нило в Гротаферрате, это совсем недалеко от Рима. Это было старинное, намоленное, тихое место, известный монастырь, куда, бывает, забредают туристы. Трое послушников пришлись ко двору – они были смирными, молчаливыми, потому что скрывали сицилийский диалект, не очень-то популярный в других частях Италии, а их бычья сила, особенно сила Томазино, приходилась как нельзя кстати в деле ремонта ветшающего монастыря. Брат Томазино в миру был плотником, восстанавливал дома, поэтому сейчас он не только поддерживал в порядке монастырь Сан-Нило, но и ездил вместе с двумя другими братьями помогать восстанавливать другие монастыри по всей Италии, там, где нужна была сильная рука и божья почтительность. По крайней мере именно так сказал в личной беседе с настоятелем монастыря сам Его Преосвященство Пьетро Антонио Салези, барон Салези, граф ди Марентини, викарный кардинал Римской католической епархии. И сомневаться в словах брата, занимающего столь высокое положение, у аббата Грегорио, настоятеля монастыря Сан-Нило, не было никакого повода.
Раз так надо – значит, так и должно быть. К вящей славе Господней на земле и на небесах!
Сегодня звонок раздался уже после полудня, когда братия оттрапезовала и разошлась по своим послушаниям [67] . Троица – Томазино, Винченцо и Онофрио – ладили колодец. Дело было сложное и опасное, но нужное, потому что без воды не может жить никто…
Трубку взял сам аббат, потому что единственный телефон в монастыре был у него, оставлен у него в кабинете. Братия не нуждалась в телефонах.
67
Послушание – задание на день, а может, и не на день в монастыре.
– Да хранит Господь нашу святую веру, брат Грегорио.
Аббат Грегорио узнал хрипловатый голос брата Карти, секретаря Его Преосвященства, Кардинала Рима.
– Да хранит Господь нашу святую веру, брат Карти, – ответил аббат Грегорио, – что за дело заставило вас звонить нам, грешным перед Богом?
– Нужда, брат, нужда. В одном из римских палаццо проседает пол. Его нужно срочно починить. Иисус свидетель, только ваша братия сможет справиться с такой тонкой работой.
– Я сейчас позову их, брат Карти. Да благословит вас Господь.
– Да благословит Господь и вас, брат…
В этот момент брат Томазино, страдая от холода, от могильного холода колодца, сидел в простой веревочной обвязке без страховки, которую держали братья Онофрио и Винченцо, и осторожно, камень за камнем выправлял древнюю кладку колодца. В грубом мешке, надетом на шею, и в руках у него было все, что было нужно для такой работы, он сильно промерз, но не собирался сдаваться. Дела тут было еще на два дня, нужно быть особенно осторожным. Не дай Господь – старая кладка обвалится на него…
Один из камней совсем растрескался от воды, он рассыпался и полетел вниз, как только брат тронул его молотком. Это было плохо – брат Томазино обладал своеобразным чувством прекрасного, он никогда не менял то, что можно было отреставрировать, и очень уважал старую работу. Но делать было нечего. Аккуратно, как подлинный реставратор, он удалил зубилом и молотком остатки раскрошившегося камня и дернул за веревку дважды, чтобы ему спустили камень и немного раствора в ведре. Вместо этого веревка натянулась – и он поехал вверх…
– Винченцо! Что ты делаешь, Винченцо!? – закричал он.
Но ответа не было.
Когда веревка вытащила его на свет Божий, он увидел, что рядом с Винченцо и Онофрио стоит брат Бернарди. Брат Бернарди провинился недавно – в его келье нашли вино, и теперь аббат в наказание использовал его как мальчика на побегушках.
Брат Томазино нахмурился. Он уже все понял.
– Надо ехать?
– Аббат сказал, вам нужно срочно ехать в Рим.
Мирская одежда лежала у них в кельях, они переоделись. Рядом с монастырем, просто в кустах стоял небольшой «Фиат»-универсал, столь старый и непритязательный, что его можно было оставлять на улице без присмотра, совершенно не беспокоясь за его судьбу. Сев в него, они направились в сторону Рима, стараясь ехать так, чтобы никому не мешать по дороге. Учитывая, какую скорость мог развивать этот рыдван, никому не мешать было затруднительно, но брань и характерные жесты с вытянутым средним пальцем братья воспринимали с христианским смирением. Над Римом собиралась гроза, ходили черные тучи – и они ехали навстречу грозе.
Брат Карти приехал, как обычно, на двух машинах, за рулем одной из них был человек, которого братья видели, но никогда с ним не разговаривали и не знали, кто он. Он вел большой фургон «Фиат» для развозки продуктов, а брат Карти был за рулем черной «Ланчии Темы».
Как только старенький «Фиат» затормозил около фургона, в нем приглашающе распахнулась дверца.
– Да благословит тебя господь, брат Карти, – сказал брат Томазино, залезая в кузов. Здесь было вполне комфортно, уютно, можно было сидеть, было три телевизора и какие-то шкафы с кнопками и лампами. Брат Томазино вырос в глуши и не знал, что это такое, но телевизор он знал, по нему показывают синематограф.