Свой среди волков
Шрифт:
По этой тропе летом водили туристов. Вид отсюда открывался весьма эффектный. Яркие цвета поражали воображение, но я понимал, что эта красота обманчива и лес таит в себе множество опасностей. Чтобы выжить там, мне потребуются все мои навыки — и значительная доля везения. Скалистые горы занимали огромную территорию. Вопреки всем предостережениям, я отправлялся в полную неизвестность, и кто знает, как долго мне суждено там продержаться. Температура по ночам падала до критических значений. А если меня не погубят мороз или волки — всегда оставалась вероятность встречи с голодным медведем или каким-нибудь другим хищником. Хотя я уже имел некоторый опыт общения с медведями, мысли о них не переставали пугать меня. Биологи выдумывали что-то насчет оружия, радиостанции, сотового телефона, выхода на связь каждые двенадцать часов — но все это могло отпугнуть волков.
Хотелось бы сказать, что я вскоре перестал бояться, вспомнил все, чему меня учили, и сосредоточился на выживании. Но это была бы ложь. Потому что первые две или три недели я пребывал в шоковом состоянии, думая лишь о том, как мне повезет, если я выберусь отсюда живым. Все, что я делал в тот период, — просто перемещался, подобно животному, осторожно исследующему новую территорию. Я не решался далеко уходить от безопасного места, о котором думал как о заветной карточке «Бесплатно освободитесь из тюрьмы» из игры «Монополия». Мы с Леви назначили отправную точку, где я оставлю свой рюкзак, а он или кто-нибудь другой из лагеря будет приезжать раз в пару дней, проверить, все ли со мной в порядке. Захоти я вернуться домой — мне следовало просто подождать там. Для переписки мы использовали блокнот. Зимой, конечно, дороги обещали стать непроходимыми, но в качестве запасного варианта оставался вертолет Службы спасения, да и на моих товарищей из лагеря вполне можно было положиться. Хотя, например, в случае встречи с голодным медведем или другим крупным хищником никакие предосторожности мне не помогли бы.
Первые несколько недель я не отходил от места, где лежал рюкзак, более чем на двадцать — двадцать пять километров. Мое твердое намерение найти волков все норовил подорвать некий рассудительный внутренний голос, который был смертельно напуган и всячески противился явному самоубийству. Я так боялся хищников, что поначалу не отваживался разгуливать по лесу ночью, а спал на дереве, хотя какой уж тут сон… Я лежал, прислушиваясь к каждому звуку и шороху, время от времени проваливаясь в беспокойную дрему. Лишь на пятую ночь, ненароком свалившись с дерева, я начал спать на земле. Падать было не очень высоко — не больше пяти метров, но я представил себе, что если такое случится вновь и я, не дай бог, получу серьезную травму, то меня ждет верная смерть от холода или голода. Индейцы говорят: каждый воин мечтает о гибели в честном бою. И я представил себе, что меня ждет слава человека, который бесстрашно входил в клетку с волками, а умер, свалившись с дерева.
Постепенно я более-менее освоился и начал исследовать местность в дневное время. Я отыскивал экскременты и пытался определить по ним, что за животные обитают на этих нехоженых землях. Потом я осмелел настолько, что стал бродить по ночам. У меня изменился режим, но все равно мой сон никак нельзя было назвать «объятиями Морфея». Разница состояла лишь в том, что теперь я клевал носом и ненадолго засыпал в основном в светлое время суток. Мне казалось жизненно важным не оставлять никаких следов, способных привлечь внимание хищников. Я мастерил примитивные силки из проволоки, бечевки и гибких прутиков и оставлял их на тропинках, где животные проходили каждый день. Так я поймал своего первого кролика, и, к счастью, это случилось раньше, чем кончился мой запас солонины. Я освежевал и выпотрошил его, но съел только ноги. Мне и раньше доводилось есть кролика сырым. Это сытная пища, с резким запахом. Но мне пришлось по-настоящему проголодаться, чтобы съесть остальное, а содержимое желудка я одолел лишь на грани голодного обморока. Я ловил также птиц, грызунов и прочую мелочь вроде белок. Я не зарился ни на кого крупнее кролика, так как, будучи один, не мог позволить себе напороться на оленьи рога или что-нибудь в этом роде. Лишившись физической возможности охотиться, я наверняка умер бы с голоду.
Убийство не было мне в тягость. Во времена армейских учений каждому из нас, солдат, после обеда иногда выдавали по мягкому, пушистому кролику, о котором до вечера надлежало заботиться. Спустя пять или шесть часов следовал приказ убить зверька и съесть на ужин. Мои приятели, грубияны и забияки, приходили от этого в ужас, так что мне одному приходилось отдуваться за всех. Проблема тут, в лесу, вставала другая: как бы кто из хищников не нашел добычу раньше меня. Моя диета была близка к волчьей, с ее ориентацией на качество, а не количество. Поев сырого мяса один раз, я получал большой запас энергии, которая медленно высвобождалась в течение примерно полутора суток. Иной раз я пополнял свой рацион орехами или ягодами, но всегда тщательно проверял, не ядовита ли пища, прежде чем набить ею желудок.
Шли недели. Я совсем привык к такой жизни и установил границы своей зоны комфорта. Иногда я слышал оленей, барсуков и сов, волка или койота, но ни разу не видел их. Так продолжалось четыре недели. Я был в своей стихии — один на один с дикой природой, окруженный пейзажем, от которого захватывало дух, сам себе добывал пропитание, выслеживал волков. Я чувствовал себя как начинающий водитель, который только что сдал экзамен и получил долгожданную свободу — сел за руль собственной машины. Я был полон решимости и самонадеянности, так что, кажется, с удовольствием остался бы там навсегда.
Вскоре меня спустили с небес на землю. Погода внезапно испортилась, и на четыре дня разыгралась самая настоящая буря. Вокруг все замерло, животные попрятались, а мои источники пищи иссякли. Я понял, что, когда бушует непогода, вся природа затихает и ждет. У меня не было другого выбора, кроме как поступить так же. Я спрятался под низкими ветвями каких-то вечнозеленых деревьев и впал в хандру и уныние. До сих пор ежедневные заботы поддерживали во мне боевой дух. А теперь я был голоден, лишен возможности перемещаться, и мои тело и разум начали угасать. Тогда я вспомнил, чему меня учили в армии: во что бы то ни стало сохранять позитивный настрой. Не важно, в какой ситуации ты находишься и насколько безнадежной она кажется, — нужно сосредоточиться на своих возможностях, а именно: где раздобыть еды, что можно использовать, чтобы обезопасить себя и перевязать свои раны? Нельзя терять бодрость духа — иначе считай, что ты уже мертв. Волки устроены точно так же. Они никогда не сдаются, не жалеют себя и продолжают бежать, даже будучи смертельно ранены. А я больше всего на свете хотел уподобиться волку. Обычно люди склонны наделять любимых животных своими чертами. У меня же все было наоборот — я мечтал сам стать как они.
Прошло два с половиной месяца, прежде чем мне удалось напасть на след. Я уже совсем было отчаялся, когда вдруг однажды увидел в мягкой грязи небольшую ямку, заполненную водой. Возле нее красовался отпечаток лапы большого волка, видимо, самца. Это был волнующий момент, но вместе с тем и обескураживающий. Других следов вокруг не было, и я сделал вывод, что отпечаток, скорее всего, принадлежит волку-одиночке. Я решил покараулить здесь ночью и, когда закат догорел, издал протяжный вой. Это было смело до нелепости — или глупо, так как с головой выдавало меня всем хищникам в округе. И что я получил в ответ? Ничего! Я был разочарован, но не особенно удивлен. Той ночью мне так и не удалось сомкнуть глаз — я лежал под деревом, слушал, как обитатели леса ворчат, сопят и кричат в темноте, и сетовал, что так неразумно подверг себя опасности.
В течение последующих трех недель я не видел и не слышал ничего примечательного. Меня одолевало отчаяние, не давали покоя мысли вроде «какого черта я здесь делаю». Я истосковался по комфорту обычной человеческой жизни. Мне безумно хотелось просто лечь и проспать всю ночь, не вздрагивая от каждого шороха. Я не ведал такой роскоши уже больше трех месяцев.
И вот наконец, посреди ночи, внезапно раздался первый долгожданный звук — низкий вой. Выл самец — скорее всего, бета, причем временно покинувший стаю, а не одиночка. Вой доносился из леса, но расстояние определить было трудно, мне показалось — примерно в километре от меня. Я хотел было завыть в ответ, но хорошенько подумал и решил этого не делать. Ведь тогда мне пришлось бы поменять свое местоположение — я вовсе не хотел снова оказаться «сидячей уткой», как в прошлый раз. А ходить и спотыкаться в кромешной темноте — не очень-то приятное занятие.
Прошло еще три недели полного затишья — ни следа, ни звука. Но вдруг однажды, когда я в послеполуденный час спускался по горной тропе, большой черный волк перешел мне дорогу не более чем в ста пятидесяти метрах впереди! Прежде чем исчезнуть в лесу, он на миг остановился и пронзительно посмотрел на меня своими желтыми глазами. Я не успел определить, был ли это самец или самка и соответствовал ли он описанию кого-то из волков, выпущенных на свободу. Он исчез так же быстро, как появился, и я замер на месте в недоумении: верить ли своим глазам или это была просто игра воображения?