Шрифт:
Ольга Степнова
Своя Беда не тянет
«Он бросил курить. Он не пьет даже пиво. А о том, что я рядом, вспоминает, когда соседский телевизор за стенкой подает бодренькие сигналы начала полуночных новостей. Тогда он подходит сзади, утыкается мне носом в затылок и, шепча прерывисто в ухо „Я так соскучился, что просто беда“, тащит в постель. Хотя до этого сидит весь вечер на кухне, уткнувшись в школьные тетради, и на мои попытки обратить на себя внимание отвечает взглядом, будто я холодильник. Белый, старый, и абсолютно пустой.
Меня он зовет —
Две недели назад он подарил мне ноутбук. Якобы, чтобы мне было легче писать свои детективные опусы. Я засунула ноутбук подальше, потому что писать люблю карандашом в тетрадях, и знаю: ноутбук он притащил потому, что его раздражает до дрожи, когда я грызу карандаш, задумавшись над очередным фортелем героя.
Неделю назад он притащил мне кактус. Сказал, что зовут его Кузя, цветет он раз в сто лет, и он до безобразия похож на меня. Я объявила, что если это чудовище будет стоять здесь, то звать его будут Сомерсет.
— Ты что, обожаешь Моэма? — удивился он.
— Да нет, я обожаю кактусы.
Он не понял юмора, пожал плечами, и водрузив колючку на подоконник, заявил, что наконец-то у нас появился семейный уют.
Теперь, просыпаясь, он каждое утро орет:
— Беда, гульни Рона и не забудь полить Кузю!
Словно старый маразматик, он забывает, что час назад сам выбегал во двор, чтобы погулять Рокки, и уже вылил в Сомерсета ведро воды.
Он богатый человек. Он очень богатый человек. У него дом в Марбелье, а что по нынешним временам может быть круче дома в Марбелье?!
Правда, денежки достались ему, благодаря одной темной истории. Как водится, в темной истории были бабы, любовь, преступления, трупы и предательство, поэтому он решил не прикасаться к этим деньгам. Хотя раньше наличность его возбуждала, особенно доллары. Но…
Он что-то там переосмыслил. Переоценил. Он заделался школьным учителем, кричит, что счастлив, и нашел смысл своей жизни. Народник чертов.
Он надоел мне до зубовного скрежета. Я жду, когда кактус сгниет от передоза воды. Я выпру Бизона в его школьный сарай, раз дом в Марбелье — это не главное. Собаку я оставлю себе, собаку я не отдам. Хотя бы потому, что он зовет ее неправильным именем».
Я захлопнул тетрадь, не в силах больше читать карандашные каракули, и стал собирать чемодан. Вернее, конечно, сумку, но принято говорить чемодан, иначе теряется драматизм ситуации.
Зачем ждать, когда кактус сгниет? Пара рубашек, джинсы, учебники, тетради, которые к утру нужно проверить. Хорошо, когда мало вещей. Кактус я заберу с собой. Ровно, как и собаку. Хотя бы потому, что это моя собака, я ее спас, и я дал ей имя.
Перед триумфальным уходом из квартиры своей гражданской жены, я зашел на кухню, открыл холодильник и допил все запасы омерзительного фруктового кефира, который она обожала. Пусть теперь говорит всем, что я не оставил даже пожрать. Уходя, мужья-негодяи должны уносить какие-нибудь житейские мелочи, подтверждая, как они мелочны и ничтожны. Уносить было нечего, и я выпил кефир, оставив пустые упаковки стоять в холодильнике. Что может быть мелочнее и отвратительнее?
— Рон, гулять!
Я бросил сумку на плечо, взял кактус под мышку, и открыл дверь. Огромный белый кавказ, занимавший весь коридор, не тронулся с места. Он даже не открыл глаза. Минуту я раздумывал, как поступить: поднять его пинком под зад, или позвать собаку вторым именем — тем, которое дала она. Я не стал делать ни того, ни другого. Пусть остается здесь. Холодильник пустой, а ей до зарплаты тянуть и тянуть. Есть захочет, сам прибежит в мой сарай, дорогу он знает.
Я захлопнул дверь и прыжками помчался на первый этаж, насвистывая пошлый мотивчик.
Надоел, так надоел.
До зубовного скрежета, так до зубовного скрежета.
На первом этаже есть почтовые ящики, я брошу ключ от квартиры туда.
Когда я прицелился, чтобы двумя пальцами пульнуть ключик в узкую щель для газет, почтовый ящик странно качнулся вместе со стенкой. Ключ упал на пол. Я подивился своим глюкам, поднял ключ и прицелился второй раз. Ящик снова поехал на меня, я покачнулся, кактус больно боднул меня в подбородок.
Я ничего не понял. Я схватился рукой за голову и вышел на улицу, очень обеспокоенный своим здоровьем. Когда я выходил, подъездная дверь сильно качнулась, пол под ногами странно завибрировал, и я панически стал вспоминать все известные мне диагнозы, которые ставят, когда у человека непорядок с координацией. Первое, что пришло мне на ум — это алкоголизм и давление. С гипертонией я не знаком, но ведь все случается когда-то впервые. С алкоголизмом я вплотную тоже не успел познакомиться, но я выпил много кефира, а некоторые кисломолочные продукты могут неслабо ударить в голову. Может, кефир перебродил? Или это был фруктовый кумыс?
Земля под ногами опять заходила ходуном. Мне стало мерещиться, что соседние дома раскачиваются. Было семь часов вечера, время, когда зимой уже совершенно темно. Улицу освещали фонари, свет из окон, и немножечко — хилый месяц. Эти источники света вдруг качнулись, перемигнулись, и я окончательно понял, что серьезно заболел.
Впрочем, если бы я сейчас находился в своем родном южном городе, то решил бы, что это землетрясение. Только откуда в холодной Сибири землетряс? Сибирь находится в центре тектонической плиты, если и тряхнет, то отголоском, чуть-чуть, а тут… баллов шесть, не меньше. Нет, это что-то с головой, срочно нужно посетить томограф.
Я опять потрепал себя по щеке, в раздумьях: мозги мои выдают кренделя или природа? Может, все-таки гипертонический криз? Нет, наверное, кефир был паршивый.
— Зем-ле-тря-сение!!!
Вопль издали сразу несколько голосов, и двор, до этого пустынный, стал стремительно заполняться людьми. Они были странно одеты, вернее, полураздеты, у многих на ногах было по одному сапогу, а шубы натянуты прямо на белье. Практически каждый тащил в руках обезумевшее домашнее животное, каждый второй успел собрать внушительный баул.