Своя судьба
Шрифт:
– Больно?
– Нет… сейчас нет.
– Сколько вы выпили?
Я отвечал на вопросы, выискивая ответы в памяти девушки. Вовсе не стоило выглядеть умирающим. Да… боли тупые, несильные… После еды… Вот сейчас чуточку заныло…
– Пока гастрит, Антон…– Светлана убрала руки.– Но радоваться нечему, сами понимаете. Я сейчас выпишу рецепт…
Она поднялась, пошла к двери, сняла с вешалки сумочку.
Все это время я следил за воронкой. Ничего не происходило, мой приход не вызвал усиления инферно, но и ослабить его не смог…
– Антон...– голос шел сквозь сумрак, и я узнал Ольгу.– Антон, воронка уменьшилась на три
Верный ход? Когда? Я ведь ничего не совершил, просто нашел повод для визита!
– Антон, у вас еще остался омез? – Светлана, присевшая за стол, посмотрела на меня. Заправляя рубашку я кивнул:
– Да, несколько капсул.
– Сейчас придете домой, выпьете одну. А завтра купите еще. Будете пить две недели, перед сном.
Светлана явно была из тех врачей, что верят в таблетки. Меня это не смущало – я тоже в них верил. Мы, Иные, испытываем перед наукой иррациональный трепет, даже в тех случаях, когда достаточно элементарного магического воздействия – тянемся за анальгином или антибиотиками.
– Светлана… простите, что спрашиваю,– я виновато отвел глаза.– У вас неприятности?
– С чего вы взяли, Антон? – она не перестала писать, и даже не глянула на меня. Но напряглась.
– Мне так кажется. Вас кто-то обидел?
Девушка отложила ручку, посмотрела на меня – с любопытством и легкой симпатией.
– Нет, Антон. Что вы. Это зима, наверное. Слишком долгая зима.
Она натянуто улыбнулась – и воронка инферно качнулась над ней, хищно повела черенком…
– Небо серое, мир серый. И делать ничего не хочется… все смысл утратило. Устала я, Антон. Вот весна наступит – все пройдет.
– У вас депрессия, Светлана,– ляпнул я, прежде чем сообразил, что вытянул диагноз из ее же памяти. Но девушка не обратила на это внимания:
– Наверное. Ничего, вот солнышко выглянет… Спасибо, что беспокоитесь, Антон.
На этот раз улыбка была более искренняя – хотя, все равно, вымученная.
Сквозь сумрак раздался шепот Ольги:
– Антон, минус десять сантиметров! Воронка приседает! Антон, аналитики работают, продолжай общение!
Что я делаю правильно?
Этот вопрос – он пострашнее, чем «что я делаю неправильно». Если ты ошибаешься – достаточно резко сменить линию поведения. Вот если попал в цель, сам того не понимая – кричи караул. Тяжело быть плохим стрелком, случайно угодившим в яблочко, пытающимся вспомнить движение рук и прищур глаз, силу пальца, давящего спуск… и не признавая, что пулю направил в цель порыв безалаберного ветра.
Я поймал себя на том, что сижу и смотрю на Светлану. А она на меня – молча, серьезно.
– Простите,– сказал я.– Светлана, простите ради бога. Ввалился вечером, лезу не в свое дело…
– Ничего. Мне даже приятно, Антон. Хотите, я напою вас чаем?
– Минус двадцать сантиметров, Антон! Соглашайся!
Даже эти сантиметры, на которые уменьшается вихрь обезумевшего инферно – подарок судьбы. Это человеческие жизни. Десятки, или даже сотни жизней, вырванные у неминуемой катастрофы. Не знаю, как это происходит, но я повышаю сопротивляемость Светланы к инферно. И воронка начинает таять.
– Спасибо, Светлана. С удовольствием.
Девушка встала, пошла на кухню. Я – следом. В чем же дело?
– Антон, готов предварительный анализ…
Мне показалось, что в прикрытом шторами окне мелькнул белый птичий силуэт – пронесся
– Игнат работал согласно общей схеме. Комплименты, интерес, обожание, влюбленность. Это ей нравилось, но вызвало рост воронки. Антон, ты идешь другим путем – сочувствие. Причем сочувствие бездеятельное.
Рекомендаций не последовало, значит никаких выводов аналитики еще не сделали. Но, по крайней мере, я знал, как мне поступать дальше. Грустно смотреть, сочувственно улыбаться, пить чай и говорить «у тебя усталые глаза, Света…»
Мы ведь перейдем на «ты», верно? Обязательно перейдем. Не сомневаюсь.
– Антон?
Я слишком долго на нее смотрел. Светлана застыла у плиты с тяжелым, матовым от водяной мороси чайником. Не то, чтобы она испугалась, это чувство уже было ей недоступно, выпито черной воронкой дочиста. Скорее девушка смутилась.
– Что-то не так?
– Да. Мне неудобно, Светлана. Явился среди ночи, вывалил свои жалобы, и еще остался чаевничать…
– Антон, я вас прошу остаться. Знаете, такой странный день выдался, что быть одной… Давайте, это будет моим гонораром за прием? То, что вы посидите, и поговорите со мной,– торопливо уточнила Светлана.
Я кивнул. Любое слово могло стать ошибкой.
– Воронка снизилась еще на пятнадцать сантиметров. Антон, ты выбрал верную тактику!
Да ничего я не выбирал, как они не понимают, аналитики фиговы! Я воспользовался способностями Иного, чтобы войти в чужой дом, влез в чужую память, чтобы продлить свое пребывание там… а теперь просто плыву по течению.
И надеюсь, что река вынесет меня туда, куда надо.
– Хотите варенья, Антон?
– Да…
Безумное чаепитие. Куда там Кэрроллу! Самые безумные чаепития творятся не в кроличьей норе, за столом с безумным шляпником, ореховой соней и мартовским зайцем. Маленькая кухня маленькой квартиры, утренний чай, долитый кипяточком, малиновое варенье из трехлитровой банки – вот она, сцена, на которой непризнанные актеры играют настоящие безумные чаепития. Здесь, и только здесь, говорят слова, которые иначе не скажут никогда. Здесь жестом фокусника извлекают из темноты маленькие гнусные тайны, достают из буфета фамильные скелеты, находят в сахарнице пригоршню-другую цианистого калия. И никогда не найдется повода встать и уйти – потому что тебе вовремя подольют чая, предложат варенья, и пододвинут поближе открытую сахарницу…
– Антон, я вас уже год знаю…
Тень – короткая тень растерянности в глазах девушки. Память услужливо заполняет провалы, память подсовывает объяснения, почему я, такой симпатичный и хороший человек, остаюсь для нее лишь пациентом.
– Пусть только по работе, но сейчас… Мне почему-то хочется с вами поговорить… как с соседом. Как с другом. Ничего?
– Конечно, Света.
Благодарная улыбка. Мое имя трудно сократить до уменьшительного, Антошка – это уже перебор, слишком широкий шаг.
– Спасибо, Антон. Знаешь… я и впрямь сама не своя. Уже дня три.
Конечно. Трудно оставаться собой, когда над тобой занесен меч Немезиды. Ослепшей, рассвирепевшей, вышедшей из под власти мертвых богов Немезиды…
– Вот сегодня… да ладно…
Она хотела мне рассказать про Игната. Она не понимает, что с ней происходило, почему случайное знакомство едва не дошло до постели. Ей кажется, что она сходит с ума. Всем людям, попавшим в сферу деятельности Иных, приходит подобная мысль.