Священная Русская империя
Шрифт:
Евреям искалечили душу. Вы только представьте себе: целый народ с искалеченной национальной душой. Веками они жили в атмосфере всеобщей ненависти и презрения, бесправные, всеми унижаемые, в постоянном страхе. Представьте себе человека, который вырос в таких условиях, это человек тяжело и на всю жизнь травмированный, и ждать от него можно что угодно. А если в таких условиях жили и умирали десятки поколений ваших предков? Тяжелейшая психическая травма закрепляется и передается уже на генетическом уровне, она ещё больше развивается воспитанием в еврейской среде. Ребенок учится ненавидеть и презирать тех, кто ненавидит и презирает его и его народ. Он не сомневается в том, что они, евреи, имеют моральное право причинять страдания всем народам земли, потому что все народы всегда заставляли евреев страдать. Он знает, что евреи — всегда и везде — в окружении врагов. Он учится хитрить, лукавить, обманывать, потому что очень часто нет ни какой другой возможности выжить. Он остается лукавым обманщиком даже тогда, когда ни какой опасности нет, он не верит в то, что опасности нет, да он уже и не умеет жить иначе. Если еврей попадает в условия, когда его ни кто не унижает, он тут же начинает унижать других, он торопится расплатиться за века унижений, которым подвергался его народ.
Еврей вздрагивает при слове «еврей». Он слишком хорошо знает, что одно только произнесение этого слова вслух слишком часто было сигналом к погромам. Еврей меняет фамилию, он привык мимикрировать, всем своим видом изображая, что он такой же, как и все, при этом в глубине души он ни на секунду не забывает, что он не такой, как все.
Кто виноват в том, что среди нас живет народ с искалеченной национальной душой, народ с генетически закрепленной психотравмой? Не надо забывать о том, что корневая причина этой трагедии — религиозное высокомерие евреев. Всё началось с того, что гои были для евреев «животными с человеческим лицами». Если бы евреи не считали себя существами высшего порядка, ни кто бы их не презирал, ни кто бы веками не травмировал их национальную душу.
Но европейские народы — тоже виновники еврейской трагедии. Европейцы виноваты перед евреями страшно, чудовищно. Виноваты прежде всего в том, что были очень плохими христианами. На религиозное высокомерие евреев они отреагировали таким же высокомерием, и что уж совсем омерзительно — попытками придать своему презрению к евреям христианский характер, как будто Христос учил нас кого–то презирать и ненавидеть. На грех гордыни мы ответили грехом гордыни. Мы виноваты даже больше, чем евреи, потому что их с рождения развращал талмудический нацизм, а мы, воспитанные на проповеди любви к ближнему, оказались не лучше этих человеконенавистников. Еврейское высокомерие находило оправдание в Талмуде. Псевдохристианское высокомерие ни какого оправдания в Евангелии не находило. Евреи не считали нас на людей, но вель мы же не евреи. Для нас евреи такие же люди, как и мы, и мы не имеем права на презрение к ним, несмотря на их презрение к нам. Мы, христиане, не исполнили заповеди Христовой, у нас не хватило сил на любовь к врагам. Антисемитизм — зеркальное отражение талмудизма.
Но с чего бы вся эта трагедия не началась, и кто бы ни был в ней виноват, а только сегодня мы имеем дело с фактом — среди нас живет народ с искалеченной душой. Мы можем с большим сочувствием относиться к еврейской трагедии, но мы ни на секунду не должны забывать о том, что еврейский народ генетически враждебен староевропейской христианской цивилизации и культуре. Евреи — это проблема. Евреи — это опасность. Хотя среди них столько замечательных парней, достойных всяческого уважения. Плохо относиться к ним, только потому что они евреи может лишь последняя скотина.
Я помню, как мы общались с Климом. Я не только уважал, но и любил старика. Но я всегда был с ним настороже, всегда ждал от него какой–нибудь чисто еврейской подляны. И он тоже всегда относился ко мне настороженно. По его внутреннему ощущению, в православном человеке всегда может проснуться антисемит. Я ни когда не был антисемитом, но то что я сейчас написал, Клим воспринял бы, как антисемитизм, значит, в каком–то смысле он не ошибался. Эти строки больно поранили бы ему душу, а ведь я этого совсем не хочу. Но что же дать, если мне дорого то, что вызывает у него отторжение, а ему дорого то, что вызывает отторжение у меня. Разве мы оба не знали об этом всегда?
Не знаю, жив ли ещё старик, но мне хотелось бы обратиться к нему, даже если он уже в мире ином: Климентий Леонидович, если бы кто–то когда–то захотел вас ударить только за то, что вы — еврей, мне было бы легче подставить под удар своё лицо, чем стать свидетелем вашего унижения. Поверьте мне.
И вот я слушаю еврейскую песню на иврите. Её мелодия волнует меня до глубины души, а милая еврейка пересказывает на русском основное содержание: «Если ты пашешь землю, и твой плуг натолкнулся на камень, не отбрасывай этот камень, а сохрани его. Может быть, он пригодится для того, чтобы лечь в основание храма». И рефрен: «Храм будет восстановлен! Храм будет восстановлен! Храм будет восстановлен!» Мне кажется, что от волнения у меня сейчас хлынут слезы. Господи, какая возвышенная, трагическая, напряженная мечта! Жив народ, имеющий такую мечту!
Но как же быть с тем, что храм этот ваш будет не просто нехристианским, он будет антихристианским. Он будет попирать всё, что только есть для меня самого дорогого на свете. Я ни когда об этом не забуду. Я понимаю евреев и даже больше, чем просто понимаю. В какие–то моменты я так обостренно чувствую еврейскую боль, как будто я сам еврей. Но мы — враги. И любить я их могу только как врагов.
Евреи постоянно пытаются представить дело так, что антисемитизм — иррационален, абсурден. Дескать, есть такие ненормальные, которые безо всяких причин почему–то ненавидят евреев. А ни кому не приходило в голову, что это просто невозможно? Эта странная нелюбовь к евреям, которая в той или иной степени присутствует у всех народов во все эпохи, обязательно должна иметь причину, и причина должна быть предметом обсуждения. Но евреи наложили на это обсуждение вето, причем им удивительным образом удалось убедить все народы в том, что они имеет право вето.
Итак, обсуждать ни чего нельзя, ни кто ни чего толком не знает, между тем антисемитизм ни куда не исчез, но теперь он и правда стал иррационален. Девять антисемитов из десяти не смогут внятно объяснить, за что они не любят евреев. Не любим и всё! И евреев это положение вполне устраивает, они кивают в сторону наших пещерных антисемитов и с удовольствием говорят: «Вы только посмотрите на этих идиотов, они же способны только мычать». Но эти идиоты способны не только мычать, но и убивать.
Господа евреи, должны же вы наконец понять, что запрет на обсуждение еврейской темы, попытка сделать вид, что этой темы не существует, приводит к тому, что нормальные люди с этой темой не работают, и тогда вы же и становитесь жертвами, потому что сами отдаете эту тему совершенно неадекватным идиотам.
Однажды мне позвонил один еврей, недовольный моими статьями по еврейскому вопросу. При этом он не представился, сказав, что боится известного местного антисемита Жиганова. Еврей указал мне на некоторые фактические ошибки в моих текстах. Я извинился за ошибки, поблагодарил за информацию и спросил:
— А что вы хотите?
— Чтобы вы ни чего не писали по этой теме.
— Вот как… Скажите, а со мной можно разговаривать? Пока не спрашиваю о том, прав я или нет, но хотя бы разговаривать со мной можно?
— Пожалуй, да.
— А с Жигановым?
— Нет, с ним не о чем разговаривать.
— И вы хотите, чтобы я замолчал. Не проблема. Я замолчу. Но тогда говорить будут одни Жигановы. Вы этого хотите?
Он отмолчался, а потом сказал:
— Я, пожалуй, найду возможность встретиться с вами и поговорить.
Он так и не нашёл такой возможности. Не встретился со мной и не поговорил. И если он сейчас это читает, то думаю, он очень недоволен моим текстом. Но пусть он спросит себя, кто виноват в том, что вместо нашего диалога, здесь — мой монолог.