Священник в 1839 году
Шрифт:
— Я жених, Мишель!
— Помолвка — это еще не свадьба.
— Нет, Мишель, нет. Жозеф не обманывал; он хорошо знал и меня и ее, проникся нашими симпатиями, пристрастиями и чувствами. Старик был убежден, что мы гармоничная пара. Нет, Мишель, он не обманывал. Мы вскроем завещание.
— Хорошо. Но только выйдем отсюда. Жозеф избрал тебя своим наследником. Хочешь ли ты взять что-нибудь на память о близком друге?
— Конечно же. Возьмем его бумаги.
Принялись искать.
— Бумажник! — вскричал Мишель.
— Где?
— Да вот здесь, на столе.
— Откуда он взялся? Что бы это значило?
— Возьмем!
— Но его не было на этом месте, когда мы вошли сюда
— Возьми, говорю тебе. Мы, должно быть, его не приметили.
— Но…
— Да возьмешь ли ты его, наконец? — рассердился Мишель. — А не то дай мне!
И он с силой вырвал бумажник из рук Жюля.
— Что это с тобой?
— Ладно, ничего страшного. Отправляйся в гости к своей красавице. Я не хочу вскрывать завещание сегодня.
— Но отчего?
— Не могу. Уходи.
— Нет, Мишель.
— Уходи!
— Ты собираешься бросить меня? А наша дружба?
— Прости, Жюль, я на мгновение потерял контроль над собой. Понимаешь, столько всего произошло, что надо обдумать спокойно. Извини за резкость, но я просто считаю, что лучше вскрыть конверт завтра.
— Я подожду. Однако поклянись перед распятием [68] старого звонаря, что ты не покинешь меня!
— Клянусь!
У входа в церковь послышался шум и звук шагов, но вскоре он стих.
68
Распятие — здесь: скульптурное изображение Иисуса Христа, распятого на кресте, заменяет католикам иконы.
— Пойдем, Жюль. Мы забрали самое ценное.
— Куда теперь?
— Для начала в полицию, заявим обо всем, что знаем о гибели звонаря. Потребуем правосудия.
— Прекрасно.
— Так ты идешь в гости?
— Иду!
— Есть ли в твоем сердце хоть капля надежды?
— Нет.
— Ты нуждаешься в ней, не отчаивайся. И всмотрись получше в новую знакомую.
— Я очень хорошо знаю ее, Мишель.
Оба вышли из каморки и секунду спустя были уже на улице. Как только молодые люди покинули церковь, из-под темного свода появился человек и подошел к старинной исповедальне.
— Наконец-то! Ты опоздал, — обратился к нему кто-то невидимый.
— Все необходимое со мной: два тяжелых молота, колуны, даже пила.
— Отлично, пошли на колокольню. И поскорее, времени совсем нет.
— Точно! Ведь полиция может нагрянуть в любую минуту. Бежим же скорее!
И они поднялись наверх.
Наши друзья торопились, но шли молча, в раздумье. Жюль размышлял над странным поведением Мишеля, над повелительным тоном и резким движением, с каким он выхватил бумажник. Что бы это могло означать? Да и каким образом вообще оказался в комнате Жозефа этот странный предмет? Старик никогда не показывал его. Почему перевернута вся мебель, раскиданы бумаги?
Но не таковы были мысли Мишеля Рандо. Ход рассуждений простака Жюля нам доступен, мы можем проследить его шаг за шагом. Но что же беспокоило его товарища? Чего он теперь хотел и чего добивался? Однако не будем торопиться. Всему свое время.
Как бы то ни было, а заметим, что Мишель отличался характером спокойным и рассудительным, к тому же обладал завидным хладнокровием. Тем более удивительна такая порывистая нервозность в обычно покладистом молодом человеке. Должно быть, что-то исключительное внезапно поразило его и он опасался промедления. Возможно, ему пришла в голову некая идея, способная дать решение возникшим в их жизни проблемам.
Так, думая каждый о своем, молодые люди дошли до комиссариата полиции второго
Полицейского заинтересовал рассказ молодых людей. Ему и самому казалось, что во всей этой истории слишком много странного, но обследовать место происшествия, не посоветовавшись с королевским прокурором, он не может. Далее следовали заверения в том, что правосудие во всем разберется и справедливость восторжествует, ведь полиция на то и поставлена, чтобы воздать каждому по заслугам. Теперь же он намеревается выпить чашечку кофе, а затем поедет прямо к прокурору, откуда отправится в церковь Святого Николая.
Разговор вселил в Мишеля и Жюля некоторую надежду. Оставалось запастись терпением и ждать, тем более что до часа, назначенного месье Дельтуром, времени было предостаточно. Наскоро перекусив, друзья прибыли к дому королевского прокурора за несколько минут до комиссара, который приехал в большом волнении (куда девалась вся его прежняя важность?), ибо всегда трепетал перед его превосходительством.
Господин Онезим де ла Перваншер считал себя важной персоной. Да и не мудрено. Когда являешься ни много, ни мало, как главой целого округа Нанта, когда в твоем подчинении канцелярия суда, многочисленные чиновники, комиссары полиции, а в твоих руках все преступники, не мудрено возомнить о себе Бог знает что.
Однако подобная самооценка свойственна была господину Онезиму уже довольно давно, он всегда был о себе высокого мнения и относился к собственной персоне с постоянным глубоким уважением. Распахнутое пальто, руки в карманах, слегка наклоненный корпус, ноги широко расставлены, голова чуть приподнята, губы поджаты, брови нахмурены, глаза смотрят на комиссара свысока. Ни дать ни взять — актер, старательно изображающий презрение.
Такого сорта господа всегда смотрят на вас сверху вниз, будто нарочно выказывая глубочайшее пренебрежение. Никто не достоин их благосклонного взгляда. Быть может, лишь звезды. Да, пожалуй, и на звезды постараются они взглянуть сверху вниз. Что им Овидий, [69] сказавший:
69
Овидий (Публий Овидий Назон) (43 до н. э. — ок.18 н. э.) — римский поэт.
«…высокое дал он (Бог) лицо человеку и прямо в небо глядеть повелел, подымая к созвездиям очи». [70] Правда, кто знает: а ну как типы, подобные прокурору, вовсе и не относятся к разряду людей… Ведь тот же Овидий утверждает: «…склоняясь, остальные животные в землю смотрят». [71] Впрочем, не возьму на себя смелость разрешить столь щепетильный вопрос.
Итак, можно себе представить, каково оказалось бы впечатление от встречи с прокурором, если бы молодые люди не были столь заняты собственными мыслями, ни на что иное не обращая внимания.
70
Метаморфозы, I, стих 85–86, перевод С. Шервинского.
71
Там же, стих 84–85.