Священник
Шрифт:
Господи.
Диск доиграл.
Покачал головой, зная, что если гляну в зеркало, то увижу в глазах надгробия. Слушал музыку, чтобы окунуться в забытье, а сам встретился с мертвецами. Все свои — и вдобавок почему-то те, кого я никогда не знал. Джеймс Ферлонг, военный корреспондент «Скай», сделал один фальшивый репортаж после многих лет опасной работы и не смог жить со стыдом. Меня размазало то, что его нашла в петле дочь с синдромом Дауна. Я спросил Бога:
— И где же та сраная радость, что Ты обещал? Где счастливые времена,
Список усопших продолжался. Один из The Righteous Brothers, Джун Картер и Дэвид Хеммингс, который в конце шестидесятых приехал в Голуэй сниматься в «Альфреде Великом», — только что после триумфа в «Фотоувеличении», на тот момент самый сексуальный человек на планете. Фильм считается величайшим провалом своего времени, но любим в городе, которому принес немалый доход.
Встал, заставив себя отбрасывать тени, выбрал REM, сборник Best of, шестой трек, Losing My Religion, про то, что он в углу.
Я двигался в танце Стайпа. Что может быть печальней? Мужику полтинник, его память неотступно терзают обломки разрушенной жизни, танцует на верхнем этаже квартиры над Голуэйской бухтой, зная каждое слово песни наизусть, думая:
«Бойлермейкер».
Это бурбон с пивом — извращенное представление об американской мечте.
Очередной глоток жалости к себе, очередной диск.
Спрингстин с его Thunder Road. По оценке Ника Хорнби, он ставил эту песню 1500 раз.
Что?.. Еще и считал?
Кричал припев, что-то про то, что поездка не бесплатная.
Будто я не знаю.
Затем, как классический детектив — Meeting Across The River, строчка о том, что носишь пистолет, как друга.
Потом я сидел в кресле, оглядывал пустую квартиру, призраков всего, что я когда-либо знал. Блин, неужели самоубийство — так уж плохо?
Потихоньку подбираемся.
Брюс закончил песней Тома Уэйтса Jersey Girl, и я подпевал, уже тише, чуть не плача по девчонке из Джерси, которую не встречал и не встречу, никогда. И сделал то, о чем пьяные потом всегда жалеют, клянутся, что не сделают, но, как бы, куда без этого. Взял трубку — одиночество души молило о человеческом голосе, — настучал кнопки, услышал Ридж:
— Да?
Неуверенно.
Я сказал:
— Это Джек.
Никаких радостных возгласов.
Тогда добавил:
— Больше проблем не будет.
Ошарашена.
— Ты его нашел?
— Да.
— И кто… он?
— Зовут Сэм Уайт. Ты брала его за отправление естественных потребностей в общественном месте.
Я был доволен этаким оборотом, только слегка поскользнулся на «Сэме». «С» — они сволочи, всегда подводят, когда ты взбудоражен. Наверняка казалось, что я пьян.
Она покопалась в памяти, затем:
— Он! Так вот кто это был?
— Больше нет.
— Ты его избил?
— Да.
— Сильно?
— Легендарно.
Я подождал, гадая, сорвется ли она, обвинит ли в самоуправстве, спросит, на что нужна полиция. Она сказала:
— Хорошо.
Я ожидал благодарности, хотя бы признательности, но она сказала:
— Ты какой-то странный.
— Да? Интересная штука — насилие, после него легко разучиться вести задушевные беседы.
— Тебя не тронули?
— Не там, где заметно.
Она распробовала эту фразу, потом:
— В каком смысле?
Я мог бы дать речь о том, что насилие убивает частичку души, что вред другому человеку сокращает твою человечность, но такое не скажешь, не показавшись мудаком, поэтому ответил:
— Ты умная, сама догадаешься.
Со сталью в голосе:
— Не надо со мной в таком тоне.
Грохнула трубкой.
Бог не помогает тем, кто помогает полиции.
В голове засела речь Клэра, его снисхождение, его оскорбления — и пришлось разжимать пальцы, горевшие в стиснутом кулаке. В последний раз, когда я был так зол, я пробил дырку в стене и сломал себе запястье.
На следующий полдень встретился с Малачи в «Большом южном». Он сидел с кофейником, под тучей никотина.
— Господи, ужасно выглядишь, — сказал он.
Мне понадобился целый кофейник, чтобы выползти на улицу, и я сорвался:
— Тебе-то что?
Он задумался. Я взял одну его сигарету, он сумел промолчать. Я вспомнил, что все еще с пластырем, сунул сигарету обратно в пачку. Без преамбулы изложил ход следствия — от встречи с менеджером вышибал до признания Майкла Клэра в убийстве отца Джойса. Не сказал, что не поверил в его версию. Закончив, откинулся на спинку, спросил:
— Что будешь делать?
— Делать?
— Он убил твоего друга, священника… пойдешь в полицию?
Малачи вытряхнул последние капли из кофейника, сказал:
— Я проведу по нему службу.
Я не поверил своим ушам, спросил:
— Прикалываешься, что ли?
Он посмотрел в свой дневник, помычал, сказал:
— Утренняя служба в семь. Придешь?
Я встал:
— Значит, пусть живет, так, что ли?
Он сидел с выражением, которое я могу назвать разве что смиренной терпимостью, — никогда у него такого не видел.
— Теперь это в руках Божьих, — сказал он.
Хотелось взять его за его белый воротник и тормошить, пока не задребезжит.
— Клэр сказал мне о порочной троице — Церковь, полиция и он. Надо было и тебя добавить — тебя будто не волнует, виновен он или нет, лишь бы уберечь свою шкуру.
Он вздохнул.
— Джек, они строят будущее. Маленькие люди вроде нас с тобой только подчиняются, а общую картину видят они.
Хотелось избить его до полусмерти. Я встал и впервые в жизни почувствовал желание плюнуть на человека — просто набрать полный рот и харкнуть на его застиранный костюм. Хочешь плюнуть на священника — ты в такой заднице, что даже дьявол слегка ошарашен. Я сумел все это обуздать и ответил: