Священный огонь
Шрифт:
В баре было пусто. Из подсобки вышел бармен. Непонятно, почему он появился здесь в пять утра, какая муха его укусила? Он задумчиво прошелся и, казалось, был готов исполнить любую просьбу. Бармен был красивый, с хорошей фигурой и вообще во всех отношениях лучше ее. Здесь служили вышколенные и приятные люди. Сорокалетние ребята, прилежно обслуживающие богачей.
– Синьорина?
– Мне нужно что-нибудь выпить, – слабо проговорила Майа.
Бармен вежливо улыбнулся:
– У вас что-то случилось, синьорина? Была неудачная ночь? Я могу предложить вам кофе с триацилглицеролом.
– Великолепно. Можно двойной. И пожалуйста, вместе с гущей.
Он принес ей чашку, наполненную
Не опустошив и половины бокала, она пришла в себя. Выпрямилась на стуле. Перестала дрожать, сняла туфли. Бармен тактично отошел в конец стойки. И вместе с роботом привычно занялся составлением меню.
Майа открыла рюкзак, достала пудреницу, посмотрелась в зеркало и окончательно успокоилась. Принялась наносить на лицо крем, попудрилась, стараясь привести в порядок пострадавший от дождя макияж, подкрасила губы.
В бар со стороны казино вошел итальянец в элегантном вечернем костюме. Он постучал по стойке чипом для покера и заказал крепкий кофеин. Его напудренное лицо с орлиным носом было очень расстроено – видно, сегодня ночью ему не повезло за игорным столом. Итальянец взял свою маленькую чашку, сел на стул поодаль от Майи и поглядел на ее отражение в зеркале за барной стойкой. Затем повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Он окинул взором ее ноги без туфель, обнаженные руки. С одобрением осмотрел высокую грудь. Долго не отрывал восторженных глаз от бедер. Он откровенно не скрывал своего интереса, восхищения. Конечно, ему было наплевать, что творится у нее на душе и какие чувства ее обуревают. Его теплый, волнующий взгляд окутывал ее тело, словно средиземноморское солнце.
Он одернул манжеты кремовой рубашки, облокотился о стойку и наклонил свою темноволосую голову. Улыбнулся.
– Чао, – сказала она.
– Чао, bella.
– Вы говорите по-английски?
Он угрюмо покачал головой и разочарованно отодвинулся.
– Ничего, не стоит переживать, – проговорила Майа и кокетливо подняла пальчик. – Сегодня тебе еще повезет, красавчик.
5
Новак подыскал ей работу в Праге. Она начала ухаживать за кошками, никаких денег ей не платили, но жаль было кошек, одиноких и заброшенных.
Дом принадлежал бывшей актрисе Ольге Жесковой. Очевидно, барышня Жескова участвовала в нескольких ранних виртуальных проектах Новака и театральных постановках. Ей удалось сколотить капитал на спекуляциях недвижимостью в Чехии, и теперь, семьдесят лет спустя, она была вполне обеспечена. Обычно барышня Жескова в период туманных пражских зим отправлялась на Мертвое море принимать малоприятные минеральные медицинские процедуры.
Пражская квартира Жесковой находилась на пятнадцатом этаже семидесятиэтажного небоскреба за городским кольцом. От старого города туда можно было доехать за двадцать минут на поезде, но плата за просторные апартаменты и роскошь была невелика. У актрисы имелись две белые персидские кошки. Похоже, что эти кошки на какой-то биокибернетический манер срослись с интерьером квартиры. В ней господствовал белый мех – белая ворсистая кровать, белый ворсистый туалет, белый ворсистый массажный кабинет, белый ворсистый пуфик, белый ворсистый сетевой терминал. По ночам появлялись два очень странных гуляющих прибора, вроде щипцов для орехов, и всё покусывали своими зубами.
Двадцатого апреля Майа собрала оборудование для съемки и отправилась к Эмилю. Он уже встал и работал. К двери подошел в заляпанном глиной фартуке.
– Чао, Эмиль, – поздоровалась Майа.
– Чао, – откликнулся Эмиль и снисходительно улыбнулся.
– Я фотограф, – сказала она ему.
– О, как мило! – Эмиль шире распахнул дверь. Она застала в его студии девушку. С длинными, до талии, волосами, в черной ковбойской шляпе, отороченном мехом жакете и узких брюках. Девушка доедала гуляш. Японка. Очень миловидная.
– Я фотограф, – повторила Майа. – Пришла запечатлеть последние работы Эмиля.
Девушка кивнула головой:
– Меня зовут Хитоми.
– Чао, Хитоми. Меня зовут Майа.
– Он такой забывчивый, – извиняясь, проговорила Хитоми. – Мы никого не ждали. Хотите гуляша?
– Нет, благодарю вас, – отказалась Майа. – Хитоми, вы умеете фотографировать?
– Нет, – твердо ответила Хитоми. – Я путешествую, приехала из Японии, мы терпеть не можем камеры.
Майа расчистила рабочий стол, подстелила тонкий лист фотопластика, который, как хамелеон, тут же стал нужного цвета, и треножник. Белое на белом фоне идеально подходило для съемки фарфора. Косо падавший свет очерчивал скупые силуэты чашек и тарелок. Силуэты других горшков и большие урны образовывали гармоничный ансамбль. Она каждый день думала об этом проекте. И мысленно составила план действий.
Она уже начала оценивать достоинства оптоволокна. С ним можно было сделать почти все, настроить его на любые цвета спектра, направить в любую сторону, придать любую форму и осветить любую точку на любом расстоянии. Мягко подчеркнуть тени. Или придать им выпуклость, скульптурность. Можно было резко изменить атмосферу и снимать совсем в другом стиле, подчеркнуть контрасты.
Новак сказал, что, если она научится обращаться со светотенью, остальное придет само собой. Новак объяснил, что вся тайна состоит именно в светотени. Новак признался, что за девяносто лет не научился как следует обращаться со светотенью и не достиг высот мастерства. Новак рассказал ей еще много разного, а она слушала, как никогда никого не слушала прежде.
Она ушла домой очень поздно, взяла свои записи, накормила кошек актрисы и стала постоянно мечтать о фотографии.
– Хорошо, что вы так отлично разбираетесь в этом деле, – растроганно проговорил Эмиль. – Я не смотрел на некоторые свои вещи, о!.. уже долгое время.
– Прошу вас, Эмиль, не отвлекайтесь от работы!
– Ну что вы, моя дорогая, это же просто удовольствие. – Эмиль помог внести оборудование, передвинул горшки и вообще старался ей всячески помочь.
Ей хотелось бы эти сырые снимки доработать в своей «кошачьей квартире» и прикоснуться к ним волшебной палочкой, но волшебная палочка внушала и страх. Когда на вас снисходит вдохновение, совершенствованию не бывает конца. Знать, когда остановиться, чем пожертвовать, было не менее важно, чем сам процесс съемки. Красота являлась жестким ограничителем. И она отпечатала фотографии на взятом у Эмиля скроллере. Затем смахнула пыль с фотоальбома и аккуратно разложила снимки по местам.
– Они отлично сделаны, – признал Эмиль. – Никогда еще не видел столь правильной оценки моей работы. Думаю, что вам нужно подписаться.
– Нет, вряд ли в этом есть какая-то необходимость.
– Как хорошо, что вы пришли. Сколько я вам должен?
– Все бесплатно, Эмиль. Это ученическая работа. Я была рада попробовать.
– Но вы так умело действовали. Не похоже на обычную ученицу, – искренне сказал Эмиль. – Надеюсь, что вы ко мне еще придете. А мы не работали с вами прежде? Мне кажется, я вас знаю.