Священный поход
Шрифт:
На поле боя остались лежать почти пятьдесят тысяч убитых с той и с другой стороны.
И вот когда настала новая ночь, бесшумно растворились сверкающие в лунном свете медные ворота белых стен города Хегаллу. И выехал из города на белоснежном коне пророк Нура. Был один. Никто не сопровождал его, ибо не посмели.
Медленно ехал Нура через подъемный мост, опущенный надо рвом, куда свалено было множество трупов хищных животных. Тихо нес его белоснежный, без единого пятнышка, конь с длинной, ниспадающей до самой земли шелковистой гривой и таким же хвостом.
Нура был, по своему обыкновению, бос, в длинных белых одеждах, без единого украшения на
Ехал, опустив голову на грудь. Безмолвие и тишина окружали его, лунный свет умывал его белыми лучами. Прекрасный конь нес его по полю, сплошь усеянному трупами. И молчал Нура. Лишь изредка наклонялся он, желая разглядеть получше то одного, то другого убитого, будто искал знакомых или силился прочесть знаки судьбы на челе их. Лицо Нуры было прекрасно и печально.
И вернулся он в город, так и не проронив ни слова. И закрылись за ним медные ворота в белых стенах города Хегаллу.
Подойдя к городу Цира, где было много съестных запасов, медикаментов, женщин, лошадей, запчастей, горючего и всего необходимого для продолжения войны, генерал Шеллиби принял решение осадить этот город и взять его, а взяв, разграбить. Но не успели приступить к сооружению осадных башен усталые воины, в которых как бы погас религиозный энтузиазм после того, как Нура сумел разбить их под стенами столицы своей, как показались из пустынной дали ассасины. Сперва будто бы черное облачко показалось на горизонте, дрожащем от жара, и не обратили на него внимания. Но вот стало оно расти и уже заслонило полгоризонта. И золотистая пыль клубилась над их черной одеждой и оседала на плечи и головы их.
Сверкание их сабель, поднятых над головами, было подобно сверканию молний во время бушующей грозы. И у многих еще были автоматы, беспрестанно извергающие пламя.
Обрушились на воинов священного похода, не дав им даже перевести дыхание, и скосили многих. Другие же бежали от верной смерти в пустыню, и не стали преследовать их ассасины, а вместо того наложили руки свои на генерала Шеллиби и взяли его в плен. И верных его адъютантов также захватили они, привязали их веревками, продев в нижнюю челюсть, и потащили за лошадьми своими, немилосердно волоча по пескам, покуда те не умерли. Генерала же Шеллиби хоть и связали, однако ж посадили на коня и обращались с ним бережно. И понял Шеллиби, что вскоре предстанет он перед очи пророка Нуры, и затрепетал. Ибо в глубине души боялся и почитал он Нуру – так разлагающе действовала близость Нуры на всех, кто оказывался в стране Элам.
И был приведен к Нуре генерал Шеллиби. Как был, в рваной одежде, снятой с убитого нурита (ибо своя давно истрепалась) стоял он на холодном, несмотря на жару, полу дворца, в самом сердце столицы Хегаллу, куда так стремился. И вышел к нему Нура, ступая бесшумно босыми ногами своими. На вид был он юн, прекрасен и безумен, и рот его улыбался.
И подогнулись сами собою колени Шеллиби и пал он перед Нурой на лицо свое. Долго глядел на него Нура, после же велел встать. Поднялся Шеллиби, радуясь, что видит перед собою это лицо, озаренное сумасшедшими глазами. И любовь к Нуре была столь велика, что залился Шеллиби слезами, и обильны были те слезы.
Будто понимая, что творится в сердце пленного, протянул Нура ему свою крепкую, в шрамах от давней террористической деятельности, руку, и припал к ней губами Шеллиби, как умирающий от жажды припадает к животворной влаге.
И засмеялся Нура. Погладил склоненную к его руке лысую голову Шеллиби, а после, нагнувшись, поцеловал его в макушку. От этого поцелуя сладостная судорога пронзила все тело Шеллиби, и вскрикнул он.
А Нура отнял у него свою руку и призвал слуг своих. И велел он слугам своим оскопить генерала Шеллиби и выколоть у него глаза; после же, вылечив и дав ему прислуги, сладостей, умащений, купален и цветников, сколько захочет, облачить в чистые одежды, белые, исписанные изречениями из Скрижалей Нуры. И в таком виде пусть читает лекции во вновь учрежденной Академии Воинского Искусства, ибо высоко оценил врага своего Нура.
И было поступлено с Шеллиби по слову Нуры.
Остатки же священного воинства без следа расточились в раскаленных песках Элама.
По столь бесславном окончании священного похода новые речи зазвучали в Вавилоне. Снова надрывались голые рабы в позолоченных набедренных повязках, нагнетая помпами давление по всему Великому Городу. На стихийных митингах великий народ вавилонский требовал выдать на народную расправу виновных в бессмысленной кровавой бойне, учиненной в песках эламских, от которой не было городу ровным счетом никакой пользы.
Таким образом ультраправое правительство радикалов было смещено и его место заняло ультралевое. Чтобы успокоить возмущенных горожан, на кол публично были посажены министр иностранных дел, два его секретаря-референта, советник правительства по делам добрососедских отношений, председатель независимого профсоюза (за то, что недостаточно активно выражал протест), атташе по связям с международной общественностью (по той же причине) и Верховный Жрец Оракула – за недальновидность.
Однако ж виновных так и не сыскали. В самом начале священного похода чудесным образом (сейчас в этом подозревали искусно организованный террористический акт) взорвался головной компьютер Оракула, так что погибла вся информация, касающаяся положения дел в Вавилоне на момент подготовки и начала священного похода против Элама и пророка Нуры. Верховный же Программист, который держал в памяти большую часть данных головного компьютера, покончил с собой по распоряжению Верховного Жреца, ныне также казненного. Многих жриц отыскать не удалось, а прочая обслуга Оракула либо растворилась среди храмовых рабов по всей Вавилонии, либо сгинула в священном походе.
Одно время работала инициативная группа по розыску ротмистра Шарру, который один раз выступил по телевидению с разоблачениями и обличениями и призывал народ вавилонский опомниться и прекратить кровавую бойню. Однако поиски эти ни к чему не привели. Сам ротмистр и вся его родня, до седьмой степени родства, исчезли бесследно, а на месте их дома высилось новое бетонное строение, где помещался Пятый Градостроительный Банк, причем управляющий банка уверял, что их учреждение находилось на этом месте в течение последних ста пятидесяти лет.
Наконец вспомнили о глиняных табличках с подписями. И в самом деле! Собирали же подписи с требованиями священного похода! Стало быть, никто конкретно в этой кровавой бойне не виновен, коли требовал ее с такой настойчивостью весь народ вавилонский в лице восьмидесяти тысяч своих достойных представителей!
Стали разыскивать – где эти таблички? Ибо правительство, свергнутое после бесславного поражения священного похода, желало оправдаться и показать истинного виновника всех событий – волю вавилонского народа. Долго искали и лишь случайно нашли.