Святая Елена

Садовской Борис Александрович

На третий день он встретил опять Елену, назавтра тоже.

Девушка его не избегала. Беседы становились длиннее.

– Скажите, Елена, где научились вы так говорить по-французски.

– Нигде. Я француженка из Парижа.

– Не может быть. У вас английское лицо.

– Это случайность. Вы ведь тоже шотландец родом, а называетесь русским.

– О, мои предки выехали в Россию еще при Иакове II. Но откуда вы это знаете?

Елена потупилась.

– Не помню, кто рассказал мне это.

Скоро граф понял, что не видать Елены

для него так же трудно, как не дышать. Несколько раз он хотел ей сказать об этом и неизменно смущался под ее медленным и спокойным взглядом.

– Однако сколько достоинства в этой мещаночке, - думалось ему.

Третий комиссар, барон Штюрмер, совсем не выходил из дому. По целым дням играл он в карты с ботаником Велле.

Однажды утром все три дипломата получили приглашение от губернатора явиться к нему по делу. Моншенью и Штюрмер отправились вместе. Маркиз по дороге рассказывал о попугае макао, захворавшем от жары, о страшных ценах на острове и об интригах английского правительства. Скоро им встретился де-Бальмен. Комиссары втроем взошли в приемную. Губернатор вышел им навстречу с любезной улыбкой на лошадином лице.

– Прошу садиться, господа. Мне очень грустно, но долг прежде всего. Боюсь, что добрые наши отношения могут испортиться. Барон Штюрмер, правда ли, что ваш спутник Велле передал генералу Бонапарту письмо от сына и прядь волос?

Штюрмер побледнел и снял очки.

– Вам донесли неверно, сэр. Велле, правда, привез письмо и локон, но не Бонапарту, а его камердинеру от матери, которая служит в Вене.

– Все равно, без моего разрешения он не имел права это делать. Я вынужден сообщить обо всем князю Меттерниху.

Барон надел очки и вздохнул.

– Вашей светлости должно быть известно, - продолжал улыбаться губернатор, - что сношения с приближенными Бонапарта недопустимы для частных лиц. Между тем ваш секретарь бывает в Лонгвуде.

Маркиз, красный, как попугай, возразил с ответной улыбкой:

– Страна, где мы живем, имеет много дурных сторон; умножать их мне кажется преступным. Ваше превосходительство, можете быть уверены, что я сделаю выговор секретарю.

Сэр Гудсон Лоу поклонился и, повернувшись к Бальмену, показал длинные зубы.

– Любезный граф, я бы советовал вам кататься подальше от Лонгвуда.

В словах губернатора не было ничего обидного, но граф оскорбился. С холодным достоинством он ответил:

– Позвольте мне вам на это заметить, сэр, что отчетом в моих поступках я обязан не вам, а русскому императору.

Губернатор поднял лорнет; от улыбки зубы его стали еще длиннее.

– Ваш ответ выдает потомка шотландских рыцарей, но, уважаемый граф, пока на острове губернатором я, вам придется считаться немного и с моим мнением. Прошу вас всех, господа, пожаловать ко мне завтра вечером для обсуждения полученных мною инструкций. Имею честь кланяться.

– Каков!
– воскликнул маркиз, выходя из губернаторской передней.
– Он нас принимает за мальчишек. Я буду жаловаться

королю.

– А я сегодня же поеду в Лонгвуд, - отозвался граф.

– Этот невозможный тон меня прямо бесит. Мистер Лоу, кажется, думает, что нам очень приятно прозябать на этой скале, где попугаи околевают от скуки. Вы ведь знаете, мой бедный какаду в субботу издох. И потом, жить здесь, когда сено приходится выписывать с мыса Доброй Надежды! Если мне не прибавят жалованья, я выхожу в отставку. Ей-богу, я, наконец, начинаю думать, что революцию сделали умные люди.

– Понятно, раз с ними не было вас, - проворчал себе под нос барон Штюрмер.

Он был не в духе.

Лонгвуд виднелся издали, на горе меж неровных склонов; лаванда, терновник и алоэ едва оживляли расселины серых скал. Когда де-Бальмен сдержал коня перед домом Наполеона, гнев его уже успел остыть. Он хотел поворотить обратно, как вдруг увидел в окне Елену.

– Что это значит, граф? Как вы сюда попали? Или вы не боитесь сэра Гудсона Лоу?

Граф смело шагнул в переднюю.

– Я соскучился, не видя вас так долго.

– Мы виделись вчера: по-вашему, это долго?

– Для меня это вечность. Вы одна?

– Его величество на прогулке и через полчаса будет кушать кофе. Если хотите, я покажу вам императорские покои.

Елена и граф взошли в спальню Наполеона. Подле кровати с зелеными занавесками серебряный умывальник; на камине портреты Марии-Луизы и Римского короля. Далее столовая, гостиная и биллиардная с грудами книг на стенах и на полу.

– Вот в этом шкапу весь гардероб императора, здесь его серый сюртук, бывший на нем во всех походах и битвах.
– говорила Елена; синие глаза сияли.
– Вот его парадная шпага в черепаховых ножнах с золотыми пчелами, тут китайские шахматы, а там севрский сервиз. Здесь император читает по утрам, а до обеда пишет.

– Елена, я вас ревную к вашему императору.

– Ревнуете? По какому праву?

– По праву влюбленного. Ведь я люблю вас, Елена.

Елена ответила звонким веселым хохотом.

– Простите, граф. Не сердитесь. Я не над вами смеюсь, но если бы вы знали, ах, если бы вы знали...

Она смеялась до слез. Граф нахмурился.

– Скажите же мне...

– Постойте.
– Елена задумалась, кусая губы.
– Итак, вы на самом деле любите меня?

– Клянусь вам.

– Не надо. Вы мне докажете вашу любовь иначе. Завтра вы будете у губернатора, не так ли?

– Да. Как вы узнали?

– Если вы точно меня любите, не ходите туда.
– Она строго глядела в глаза графу.

– Хорошо, только я не понимаю...

– Будьте дома, я приду к вам.
– Елена опять задумалась.
– И еще... Не гасите свечей в кабинете до моего прихода.

Граф нагнулся поцеловать ей руку. Он задыхался от счастья.

– Оставьте, сейчас придет император. Спешите. Помните, что я вам сказала.

– До завтра, дорогая.

– До завтра. Уходите же, уходите.