Святая Русь (Книга 3, часть 7)
Шрифт:
– Сожидают тебя?
– осторожно вопросил служитель.
– Должон!
– Охрабрев, Иван вошел, слегка отодвинув плечом настырного служителя, явного русича, а не грека.
– В котору-ту здесь?!
– произнес требовательно, и служитель, укрощенный его решительностью, указал на дверь кельи.
Постучав, с падающим сердцем Иван ступил внутрь. Со света сперва ничего не увидел. Потом уже двинулся по проходу, отворил вторую дверь, бросив слегка ошеломленному Киприанову служителю, крещеному литвину:
– К епископу Федору, из Москвы!
– И вступил в келью.
Федор и совершенно седой Киприан сидели за столом с разложенными на нем грамотами, одну из которых Федор сразу же непроизвольно прикрыл рукой. Он не враз признал Ивана, долго и тревожно вглядывался, потом расцвел улыбкой, шагнул встречу, обнял остоявшегося молодца и расцеловал в обе щеки, примолвив:
– Спаситель ты мой!
У Ивана как отдало в груди и защипало очи.
– Как же ты, как же ты, владыко! Я уж мыслил, погиб али лежишь в тяжкой болести после всего того тамо, в Кафе... А ты, вишь...
Киприан глядел на них молча, чуть улыбаясь. Федор встал и сам налил гостю чару кислого греческого вина. Отложивши грамоту, подвинул хлеб. Иван покачал головой, отрицая: не голоден, мол!
– выпил чару, обтер ладонью усы. Прямо глянул в улыбающиеся очи Федора, отметив себе и худобу щек, и нездоровый блеск в глазах ростовского епископа.
– Как же такой славный молодец и служит Пимену?
– вопросил, прищурясь, Киприан.
Иван усмехнулся краем губ, перевел плечами:
– Мы здесь, а Пимен там!
– И, не давая тому раскрыть рта, продолжил: - Слушай, батько! С делом я к тебе послан, дак сразу штоб... От Пимена владыко Михайло Смоленский прибыл с грамотой. Чаю, обратно ворочаться не хочет! Пимен в грамоте той требует суда с тобою и с владыкою Киприаном! Дак послали упредить!
– Кто послал?!
– вскинулся Федор.
– Общею думою!
– возразил Иван.
– Пимен никому не люб! Чаю, будет суд ежели, и батько Михайло за тебя станет, так мыслю... Ну, ин... и вот... Решай! Я все сказал!
Иван поднялся. Долго сидеть с сановными иерархами показалось ему неприлично. Оба, Федор с Киприаном, встали тоже.
– Прощай, батько!
– высказал Иван, кланяясь.
– Виноват в чем коли прости!
Федор молча благословил старшого и вновь поцеловал на прощанье. Потом, оборотясь к Киприану, с внезапно загоревшимся взором вымолвил:
– Мы сами подадим на него встречную жалобу и потребуем суда! На том суде явлю я синклиту язвы и раны, мне нанесенные, а Иван Федоров подтвердит, что сам снимал меня с дыбы! Подтвердишь?
– оборотил он требовательный взгляд к Ивану.
– И вестимо, батько!
– отмолвил Иван, хотя, представив себе такое, малость смутился в душе. Победи Пимен в споре - с кем и как тогда ему возвращаться на Русь? А уж места владычного даньщика и вовсе лишиться придет! Впрочем, все эти соображения ни на миг не поколебали его мужества; родовое: раз надобно, сделаю!
– жило в Иване крепко, и Наталья Никитична, не обинуясь, могла гордиться своим сыном.
Тем же вечером Киприан с Федором сидели, обмысливая, что делать. Передавать встречную грамоту через хартофилакта, явно подкупленного Пименом, было опасно. Перебирали чиновников патриархии одного за другим, сомневаясь в каждом.
– Сам пойду!
– произнес наконец Киприан, откидываясь в креслице. Антоний должен меня принять! Ему и передам грамоту из рук в руки!
Антоний должен был принять Киприана по старой памяти и по старой дружбе и еще в память Филофея Коккина и Григория Паламы. Но... Захочет ли он? Поэтому Киприан, наученный долгим опытом общения с синклитиками ничему не верить, порядком-таки нервничал. Антоний через служителя передал ему просьбу "повременить мало". Киприан через того же служителя ответил патриарху, что будет сожидать позовника в Манганах, куда и сошел по кривым улочкам, начинавшимся за Софией в развалинах Большого дворца, и где пробыл несколько часов, почти ничего не вкушая, в тревожном и жестоком ожидании. Слишком много зависело и для него, и для Руси от этой встречи!
Наконец, уже к ночи, когда Киприан почти отчаялся добиться разговора с Антонием, его позвали. Смеркло, и черная южная ночь немедленно упала на город. Они лезли в гору по совершенно темной улице, цепляясь за стены домов. Наконец показались огни, череда масляных светильников, выставленных на воротах. Киприана провели незнакомою узкою лестницей, по которой он никогда не ходил, ведшей, как оказалось, прямо в патриаршие покои. "От лишних глаз!" - сообразил Киприан.
Антоний встретил его радушно, благословил. После они облобызались, два уже очень немолодых человека, когда-то поверивших друг в друга и, к счастью, не изменивших дружбе с переменою собственной судьбы.
Антоний был один. Служка, поставив перед Киприаном кувшин красного вина, разбавленного водой, рыбу, хлеб и горсть маслин в серебряной мисочке, удалился. В этом покое, примыкавшем к спальне святейшего и предназначенном для тайных переговоров, не было ничего, кроме стольца, кресел, распятия и двух больших, комненовского письма, икон. Узкое полукруглое оконце глядело в ночь. Покой освещался только одним масляным светильником, бросавшим на каменные стены причудливые тени. Киприан передал грамоту, изъяснил ихние с Федором жалобы. Антоний коротко кивнул, отодвигая грамоту от себя.
– Веришь ли ты, что великий князь согласит принять тебя на Москве? вопросил Антоний.
– Дмитрий Иваныч умер!
– живо возразил Киприан.
– А княжич Василий мой духовный сын еще по Кракову!
– А литовские князья не восстанут, ежели ты вновь объединишь русскую митрополию?
– Витовт?
– уточнил Киприан, внимательно поглядев в очи Антонию. Витовт трижды крещен, крестится и в четвертый раз, ежели почует в том нужду! Витовт тоже жаждет объединить Русь с Литвою! Но - под своею рукой. Чаю, московские бояре, да и сам Василий, на то не пойдут, но объединению митрополии ни они, ни он противиться не станут!
– Антоний открыл было рот, но Киприан перебил его: - А Пимена купит любой, было бы серебро! Я удивляюсь сам, как фряги доднесь этого не сообразили! И не любит его никто на Руси. Даже вот его собственный ратник из охраны, что приходил к нам давеча, и тот готов дать показания противу Пимена!
Антоний прихмурил чело, думал.
– Мои все подкуплены!
– высказал просто, как о привычном и ясном. Для суда надобно собирать новый синклит!
Киприан поглядел на старого друга задумчиво:
– Решусь не поверить тому, что Пимен вообще явится на суд!
– возразил он.
– Это было бы самое лучшее!
– невесело усмехнулся Антоний.
– Зришь ты и сам, в каком умалении нынче обретается церковь великого града!
– Но Мануил...
И опять Антоний прервал его: