Святилище
Шрифт:
Старые заговоры, древние слова народного языка, выцарапывали на камнях вдоль дороги, чтобы отогнать демона, снова, как прежде, рыщущего в долине. На придорожных камнях черным варом выводили пентаграммы. В тайных святилищах появлялись обетные дары: цветы и ленточки. Как-то под вечер, когда Леони спокойно сидела с Луи-Анатолем под любимым платаном на площади Перу, до ее ушей долетела враждебно прозвучавшая фраза:
«Lou Diable se ris».
Вернувшись домой, Леони спросила Мариету, что значат эти слова.
— «Дьявол смеется», — неохотно перевела та. Если бы Леони не знала, что такое невозможно,
Глава 90
Каркассон
Когда июльский зной выкрасил пастбища между Ренн-ле-Шато и Ренн-ле-Бен в бурый цвет, заключение показалось Леони невыносимым. Она нуждалась в перемене обстановки.
Разговоров о Домейн-де-ла-Кад становилось все больше. В последний раз, когда они с Луи-Анатолем выбрались в Ренн-ле-Бен, атмосфера там оказалась настолько неприятной, что они решили в ближайшее время больше не ездить в городок. Вместо былых улыбок и приветствий — молчание и подозрительные взгляды. Она не хотела подвергать Луи-Анатоля столь неприятному испытанию.
Предлогом для экскурсии Леони выбрала национальный праздник. В честь более чем столетней годовщины штурма Бастилии 14 июля в средневековой цитадели Каркассона устраивали фейерверк. Леони ни разу не бывала в этом городе с давней короткой и мучительной поездки с Анатолем и Изольдой, но ради племянника — как запоздалый подарок к его пятому дню рождения — постаралась забыть о тяжелых воспоминаниях.
Она решила уговорить Изольду ехать с ними. Состояние ее тети в последнее время ухудшалось. Она уверяла, что за ней следят с дальнего берега озера, что из-под воды на нее смотрят лица. Она видела в лесу дым, когда никто не разводил там костра. Леони не хотелось оставлять ее на несколько дней даже в заботливых и умелых руках Мариеты.
— Пожалуйста, Изольда, — шептала она, поглаживая ее по руке. — Тебе так полезно будет на время выбраться отсюда. Подставить лицо солнцу. — Она сжала пальцы тети. — И для меня это так много значит. И для Луи-Анатоля. Лучшего подарка от тебя на день его рождения и не придумаешь. Поедем с нами, пожалуйста.
Изольда подняла на нее взгляд своих глубоких серых глаз, казавшийся одновременно неизмеримо мудрым и пустым, невидящим.
— Если ты хочешь, — сказала она своим серебристым голосом, — я поеду.
Леони так удивилась, что бросилась обнимать Изольду, едва не напугав ее. Она чувствовала, как исхудало ее тело под одеждой и корсетом, но решила не думать об этом. Она не ожидала согласия и теперь просто радовалась. Быть может, это знак, что тетя, наконец-то, готова обратить взгляд в будущее. Тогда, быть может, настанет время ей поближе познакомиться со своим чудесным сыном.
Они сели в поезд на Каркассон всей небольшой компанией. Мариета не сводила глаз с госпожи, а Паскалю досталось развлекать Луи-Анатоля военными рассказами о недавних подвигах французской армии в западной Африке, Дагомее и на Берегу Слоновой Кости. Паскаль так живо описывал пустыню, грохочущие водопады и затерянные
Они прибыли 14 июля к обеденному времени и нашли временное жилье в нижней Бастиде, рядом с собором Сен-Мишель, подальше от отеля, где останавливались шесть лет назад Изольда с Анатолем и Леони. Остаток дня Леони провела с восторженно смотревшим на все круглыми глазами племянником, угощая его мороженым щедрее, чем позволяло благоразумие.
К пяти часам они вернулись домой отдохнуть. Леони нашла Изольду лежащей на кушетке у окна с видом на сад бульвара Барбе. Сердце у нее упало, когда она поняла, что Изольда не собирается с ними смотреть фейерверк.
Леони промолчала в надежде, что ошиблась, но когда подошло время вечернего зрелища, Изольда объявила, что слишком слаба, чтобы толкаться в толпе. Луи-Анатоль не был разочарован, потому что и не ждал, что мать пойдет с ними. Зато Леони поймала себя на несвойственном ей раздражении: неужели даже по такому случаю Изольда ради сына не может сделать над собой усилия?
Оставив Мариету прислуживать хозяйке, Леони и Луи-Анатоль вышли на улицу с Паскалем.
Зрелище было заказано и оплачено местным промышленником мсье Сабатье, изобретателем аперитива Л'Ор-Кина и ликера «Мишлен», известного как «ликер Ренна». Это был первый опыт, но обещали, что если зрелище пройдет с успехом, то на будущий год устроят такое же, только больше и лучше. Присутствие Сабатье чувствовалось повсюду: в листовках, которые Луи-Анатоль сжимал в кулачках, в сувенирах на лотках и в афишах на стенах.
С наступлением сумерек толпа начала скапливаться на правом берегу Од, в квартале Триваль, глазея на реставрированные бастионы крепости. Дети, садовники и служанки из больших домов, продавщицы и мальчишки-посыльные толпились вокруг церкви Сен-Жимер, в которой Леони когда-то пряталась от грозы с Виктором Константом. Она отогнала от себя воспоминание.
На левом берегу люди собирались у госпиталя, занимая каждую приступку и зацепку для рук. Дети влезали на стену у капеллы Сен-Винсент-де-Поль. Из Бастиды сходились к Порт де Якобинс и выстраивались вдоль берега. Никто толком не знал, чего ждать.
— Полезай-ка наверх, Пишон, — сказал Паскаль, вскидывая Луи-Анатоля себе на плечи.
Леони с Паскалем и Луи-Анатолем заняли место на Старом мосту, втиснувшись в одну из островерхих сквозных ниш. Леони громко шепнула на ухо Луи-Анатолю, словно поделившись большим секретом, что сам епископ Каркассонский, говорят, вышел из своего дворца, чтобы полюбоваться на торжество в честь Французской республики.
Когда совсем стемнело, посетители соседних ресторанов потянулись к Старому мосту. В толпе началась давка. Леони подняла голову к племяннику, опасаясь, что ему уже хочется домой и что шум и запах пороха напугают его, но с радостью увидела на лице мальчика ту же напряженную сосредоточенность, какая появлялась на лице Ашиля, когда тот садился за пианино, обдумывая новую композицию.