Святитель Лука. Факты, документы, воспоминания
Шрифт:
Сарай. Лестницы. Ю. Сидоркин
Увидел я его в тот же первый вечер. Мы вошли в неярко освещенную комнату. Из-за стола навстречу поднялся высокий седой человек в светлом подряснике. Лицо его сразу озарилось доброй улыбкой. Помню, он ласково погладил меня по голове, для чего ему надо было наклониться, поскольку я в свои 6 лет тянул не больше чем на 3–4 года. Война, оккупация, Германия, голодный послевоенный Киев… Но теперь было ощущение доброты и заботы.
Свеча и хлеб. Ю. Сидоркин
От
2. Так началась моя жизнь в доме В.Ф. и продолжалась она до лета 1961 года, когда дедушки не стало. На протяжении этих 15 лет я видел дедушку практически каждый день. Вместе с братом (он играл главную роль, будучи на 4 года старше меня) мы сопровождали дедушку на прогулки.
Крыши и купол собора. Ю. Сидоркин
Выходили из дому (Курчатова, 1), далее в сторону городского сада, мимо десятой аптеки через Салгир, до конца улицы Шмидта и назад домой. Все это около часа. Потом, когда улица Шмидта стала более шумной, прогулки были перенесены за город, на 5-й километр Алуштинского шоссе. Ежедневная потребность в движении для поддержания активности, работоспособности сохранялась у В.Ф. до последнего года жизни. Когда ему было уже трудно далеко ходить, он приседал, держась за край стола в своем кабинете. Помню, он как-то вспоминал свое детство и юность в Киеве, как выучился ездить на велосипеде и ездил по квартире вокруг стола, часто сбивая руку о край стола. О себе дедушка рассказывал очень редко. Да и вообще говорил немного. Это не было замкнутостью или высокомерием. Дело было в другом. Видя дедушку иногда по нескольку часов в сутки, в самое разное время, я удивлялся его постоянной сосредоточенности. Трудно вспомнить моменты внутреннего отдыха, не говоря уже о расслабленности или – Боже упаси! – вялости. Постоянная одухотворенность от напряженной сосредоточенности до возвышенной вдохновенности. Хотя нет, все же были и моменты отдыха. Одно время на прогулках дедушка начал нам рассказывать, просто и понятно, Священное Писание. Наверное, такие вот моменты были для него отдыхом. Правда, это было, к сожалению, недолго. Видимо, в целях большей систематичности дедушка передал наши занятия одному священнику, и мы стали учить Закон Божий по гимназическому учебнику.
Небольшая картина, написанная Валентином Войно-Ясенецким в Кишиневе в 1895 году
Оборот картины
3. Говорить о характере В.Ф. в целом очень сложно. Думаю, любой, кто знал его лично, даже при самом небольшом общении, получал какое-то внутреннее ощущение значительности, неординарности, даже исключительности. Подобное можно представить, если высказываются необычные мысли, облеченные в оригинальные формы.
Валентин Войно-Ясенецкий на этюдах в Китаево с другом
Сейчас, в наше странное и печальное время, мы к этому привыкли. Но у В.Ф. было совсем другое. В конце мая этого года мне довелось встретиться с профессором В.М. Ефетовым, зав. кафедрой онкологии. Зашел разговор о В.Ф., которого лечил отец Владимира Михайловича. Оказалось, что и сам В.М. слушал лекции В.Ф. в 1948 году в мединституте. Вот что он рассказал:
«Вошел в аудиторию высокий седой человек в рясе, его представили студентам. Он сел и спокойным тихим голосом, безо всяких сложных терминов, просто и понятно, хорошим русским языком изложил самую суть предмета».
4. О том, что дедушка в молодости хотел стать художником и учился этому, я узнал еще в детстве. Сколько себя помню в доме дедушки, всегда перед глазами небольшой пейзаж размером с альбомную страничку в черной рамке с золотым обрезом. Пейзаж писан маслом, изображено поле, точнее, луг начала лета (одуванчики еще желтые). Вдали синеет лес. Прямо перед нами раскидистый дубок, ближе к лесу – еще один. Голубое небо, прозрачная даль. Прохлада тени под дубом, множество одуванчиков. Тишина, простор, умиротворение. Живопись очень решительная, совершенно профессиональная, даже мастеровитая. Без зализывания и излишней детализации. В общем-то, это этюд с натуры, но точно найденный образ делает его картиной. В нижнем углу карандашом по сырой краске мелкая, но разборчивая подпись: «В. Ясенецкий», на оборотной стороне «1895 год, деревня Китаево».
Рисунки Валентина Войно-Ясенецкого
Значит, дедушке было тогда 19 (18) лет. Это период, когда после окончания гимназии Валентин сдавал экзамен в Академию художеств, однако душевно метался, сомневался в правильности выбранного пути. Потом поездка в Мюнхен, учеба и опять сомнения. Все эти страдания выбора жизненного пути вдруг выльются в письме ко Льву Толстому в 1887 году. В этот период Толстой имел огромное влияние на Валентина. Он убежден – надо найти в жизни путь, который принесет максимальную пользу простым, бедным, страдающим людям. И он отказывается от устоявшейся мысли стать художником. Даже зная все, что было потом с В.Ф., понимая и принимая его выбор, все же очень грустно – каким прекрасным художником он мог стать! Сохранилось несколько альбомчиков с рисунками Валентина.
Рисунки Валентина Войно-Ясенецкого, конец 1890-х гг.
Прекрасные портретные зарисовки, отточенные мастерски наброски фигур крестьян, богомольцев. Зарисовки фрагментов картин Мюнхенской пинакотеки. Во всем твердость, уверенность, мастерство. А ведь за плечами была только Киевская рисовальная школа Мурашко, которую Валентин заканчивал одновременно с гимназией. Хочется еще вернуться к пейзажу с дубками. Деревня Китаево – ведь это то самое Китаево, в котором в середине XVIII века бывал замечательный философ, оригинальный и глубокий богослов Григорий Сковорода. Свое восхищение природой, Божьим творением он вкладывал в страстный религиозный восторг. Китаево поминается им как место совершенно особенное. Нет ли в этом особого знака? Проходит полтора века, и юный художник вдохновлен местом, в котором душа Григория.
Рисунки Валентина Войно-Ясенецкого
5. Помню, довольно рано появилось у меня любопытство к дедушкиной библиотеке, особенно к книгам по философии. Почти все они были дореволюционного издания. Были тут и «Вехи», статьи Бердяева, Франка. Я не знал, что все это крамола, по понятиям «нашей идеологии». Дедушка заметил мой интерес и наказал начать с античной философии. Я так и сделал. В связи с ухудшением зрения часто приходилось читать дедушке вслух. Из этих чтений мне больше нравился Владимир Соловьев. Дедушка нередко к нему обращался. (В библиотеке был 7-томник Соловьева.) Когда дедушка писал новую проповедь (а он никогда не импровизировал, а тщательно готовил каждую проповедь), он вечером зачитывал ее своим домашним, пытаясь проверить впечатление. Просил обязательно высказываться, что понравилось, какие неясности. Помню, было мне лет 11–12 и в одной проповеди было упоминание о душевном и духовном. Различие показалось мне малопонятным. Я сказал об этом дедушке. Он стал терпеливо разъяснять. Немного у меня в сознании прояснилось, но главное – я понял, какая это сложная и глубокая тема. Когда дедушка написал свой труд о «духе, душе и теле», то я, далеко не все понимая, все же почувствовал – вот тема, которая будет мне всегда интересна. Троечастность строения мира – здесь логика и мистика. Но это и научно наиболее продуктивная идея. Кроме того, за ней огромная традиция от поздней античной философии через средневековье к выдающимся современным мыслителям.
Беседа в кабинете архиепископа Луки
6. Время, проведенное с В.Ф., было закатом его жизни. Возраст, болезни, физические немощи, слабость – все это было. Но была и необычайная духовная сосредоточенность, совершеннейшее отсутствие празднословия и праздномыслия. Кажется, любой человек должен хоть иногда позволять себе подобное, просто, наконец, для отдыха интеллекта, психической разгрузки. Поговорить на какие-то простые человеческие темы, выслушать нечто подобное от близких людей. Ничего этого не было у В. Ф. Однако это не было суровостью или нелюдимостью. Дедушка бывал необычайно приветлив и радушен, особенно это проявлялось, когда приходили знакомые медики. Но это и не был набор взаимной светской вежливости.