Святое дело
Шрифт:
– Как вам удалось?! – выдохнул священник, зная, как непросто выбраться, если на тебя начали планомерно и профессионально вешать дело.
– Мне Бачурин помог, – тоненько сказал Артур.
Отец Василий похолодел. Он ни черта не понимал!
– Что, так просто взял и вытащил тебя оттуда?
– Нет, – покачал головой Артур. – Он меня с условием вытащил.
– Каким?! – дружно выдохнули Анзор и поп.
– Что не буду участвовать в районных группировках, – улыбнулся мальчишка. – А мне-то что? Я и не участвовал в них никогда. Бумагу подписал, и отпустили.
Священник сглотнул. Насколько он знал
– А как же он с ментами договорился? – нервно проронил он скорее для себя, чем для Артура, но пацан ответил:
– Я не знаю, но мне кажется, что его на фильтре уважают.
«Этого мне еще не хватало! – мысленно охнул священник. – Его и на фильтре уважают!» Каким образом Бача пустил настолько глубокие корни, что его зауважали даже на фильтре, священник не представлял категорически.
Он еще немного посидел рядом с начавшим клевать носом Артуром и его счастливым, утирающим слезы облегчения отцом и побрел к машине. Получалось так, что Бача слово держит, и забирает у «чеченцев» только тех, кто подписался не участвовать в группировках. Теоретически это означало, что все, кого вытащил и еще вытащит Бачурин, от межрайонных разборок отойдут.
Священник абсолютно не понимал, ни как на это пошли заезжие менты, ни что Бача собирается делать дальше. Не думает же он в самом деле пропустить весь город через фильтр только для того, чтобы взять с пацанов подписку о неучастии в группировках? Вообще-то, задумано неплохо: в Усть-Кудеяре слово привыкли держать, и, если человек подписался на что-то, это надолго.
Но отец Василий знал, обязательно найдутся те, кто не подпишет ничего. И они будут бузить. Обязательно будут. Едва только выйдут. Как в таком случае Бачурин отчитается перед Карнауховым, отец Василий не понимал. Тут следовало с кем-нибудь посоветоваться.
Он проехал до районной больницы, заглянул в первый корпус, но Кости там не обнаружил. Тогда он прошел в приемную, и здесь узнал, что Константин Иванович после ряда ответственных операций отдыхает дома с отключенным телефоном и просил его не беспокоить. «А вот хрен тебе, не беспокоить! – не согласился с такой установкой отец Василий. – В самый переломный момент, и отдыхать решил! Пьет небось, скотина!»
Он забрался в свой «жигуленок» и вскоре оказался на мосту через овраг, затем проехал к краю Шанхая, туда, где и стоял великолепный и по замыслу и по исполнению Костин коттедж.
– Открывай, вахлак! Свои пришли! – замолотил отец Василий в резную дубовую дверь. Прислушался и постучал еще. Но лишь после долгих пяти или семи минут беспрерывного стука услышал шуршание домашних тапочек по паркету.
– А-а... Мишаня, – открыл дверь Костя. – Заходи.
Он был трезв и заспан.
– А я отдохнуть решил, – продолжил главврач. – А то сил никаких уже не осталось...
– Я к тебе с разговором, – прервал его священник.
– Вижу, – равнодушно кивнул Костя. – Но только знаешь что, раз уж ты меня все равно разбудил, давай мы с тобой на базар сходим, а то у меня в доме шаром покати... А по дороге и поговорим.
Отец Василий развел руками, базар так базар; дождался, когда Костя оденется, и вышел вместе с другом на улицу.
– Ты знаешь, что Бачурин с ментами договорился? – сразу начал он.
– Слышал...
– А что он уже первых пацанов из фильтра вытащил, знаешь?
– Ну что сказать? Молодец.
– И ты веришь, что ему удастся остановить разборки?
– Честно говоря, слабо, – покачал головой Костя. – Но пусть попробует мужик. Лучше так, чем никак.
Они вышли за узорчатую металлическую калитку и оказались на пропыленной шанхайской улице.
– Знаешь, Миша, – продолжил Костя. – Бачурин, как я понял, не дурак, и, если он даже и не остановит уличное насилие, в свою пользу он это дело так и так повернет.
– Вопрос, как? – согласился отец Василий. – Что ему надо? Зачем такая инициативность? С чего бы?
– А тебе не все равно? – устало усмехнулся Костя. – Понимаешь, Миша, я так вижу, у нас в городе совсем другие игры пошли. И ни ты, ни я ничего здесь не поделаем.
Священник вздохнул, это он и сам видел. Но он хотел понимать, что происходит, а не прятать голову в песок, как это только что попытался сделать главврач.
– Я уже когда начал пропуск на фильтр выбивать, понял, что здесь совсем иные силы задействованы, – тихо произнес Костя. – Не местные, понимаешь ли, совсем не местные... Все это кому-то наверху очень нужно. Ты хоть представляешь, КТО может подобное подразделение своей властью прислать?
Священник отрицательно мотнул головой. Он не знал.
– И я не представляю. Но думаю, не ниже областного уровня.
Так, переговариваясь, возражая и соглашаясь, друзья помаленьку дошли до шанхайского базарчика, и Костя принялся выбирать зелень, мясо и что-нибудь на десерт. Главврач окончательно проснулся, расходился и начал излагать свою путаную и не слишком патриотичную теорию о менталитете российской власти.
– Знаешь, Мишаня, – деловито перебирая куски парной свинины, щурил он глаза. – Российский политик подобен кукушонку: пока он еще не вылупился из яйца и лежит себе в народном гнезде, то и не отличишь от остальных, и цвет, и крап вроде как народный... Но не приведи господь, он вылупится и наберет силу – пиши пропало! Все пропитание, все блага – только ему. А почему? А потому что и кричит громче остальных, особенно о том, как его обидели, и размером как бы покрупнее, трудно, знаешь ли, не заметить сей вопль... Черт!
Костя охлопал себя по карманам.
– Кошелек пропал...
– Ты все проверил? – встревожился священник. – Может, на прилавке оставил?
– Да какой там прилавок? Вот только что в карман сунул!
Отец Василий огляделся по сторонам и вдруг увидел, как стоявший неподалеку мальчонка лет восьми подбежал к парню постарше и что-то ему шепнул. Старший кивнул и махнул рукой кому-то отсюда невидимому.
«Вот, блин! – ругнулся отец Василий. – Этого нам еще не хватало!»
Своих базарных воров в Усть-Кудеяре никогда не было. Потому что примечали их мгновенно, отлавливали быстро и учили жестоко. Поэтому в каждый базарный день на рынке промышляли вытесненные из областного центра не слишком удачливые «дома» гастролеры. Некоторых и здесь ловили и достаточно быстро сажали. Однако большая часть уезжала домой с достаточным уловом, чтобы приехать еще раз недельки через две-три, так, чтобы их лица не примелькались. Но дети в таком участвовали в первый раз!