Святой конунг
Шрифт:
Через два дня после праздника святого мученика Стефана [3] пришло, наконец, известие, и новость тотчас же распространилась среди местных жителей. Святость Олава была подтверждена; теперь он стал святым Олавом, и долгом каждого христианина стало почтение и верность по отношению к нему.
Народ собрался в церкви, и все, от мала до велика, возносили молитву к небу:
— Святой Олав, замолви за нас слово! Святой Олав, будь милостив к нам!
Но Сигрид не пошла в церковь. Она сидела и ткала, стараясь не думать о происшедшем. Тем не менее, слова Энунда то и дело всплывали в ее памяти: «Если епископ объявил Олава Харальдссона святым, значит, на то воля Господня».
3
13 августа.
Для нее было совершенно непонятно, как епископ мог вынести такое решение.
Ей хотелось поговорить со священником Энундом, но она колебалась. Последнее время, с тех пор, как они говорили с ним про Одина, он избегал ее.
И все же рано утром, на следующий день, она отправилась в Стейнкьер.
Когда она пришла, священник ел на кухне, и он вышел во двор, чтобы поговорить с ней. И, несмотря на то, что накрапывал дождь, он не предложил ей пойти в дом. Сигрид показалось это странным и не похожим на Энунда, но она ничего не сказала по этому поводу.
— Я думаю, тебе следует съездить в Каупанг и поговорить с епископом Гримкеллем, — сказал он, когда она поведала ему о своих трудностях. — Он лучше, чем кто-либо другой, сможет сказать тебе, какие основания у него были для того, чтобы считать короля Олава святым.
Сигрид почувствовала внезапное облегчение; Энунд был прав, епископ Гримкелль развяжет этот узел. Поблагодарив за совет, она вернулась в Эгга.
Через два дня небольшой корабль отправился через Бейтстадтский фьорд к проливу Скарн; двенадцать пар весел поднимались и опускались в такт, приглушенно шлепая по воде.
На воде танцевали тени, и она меняла цвет от черного до белого. Но как только корабль вошел в пролив, зеркальная поверхность покрылась рябью и барашками волн.
Здесь было течение, и хотя оно не отличалось особой силой, стало заметно, как корабль набирает скорость и движется вперед.
Сигрид стояла на палубе, рядом с рулевым; им был Ивар, один из сыновей Гутторма Харальдссона.
Она взяла с собой детей. Тронд стоял и разговаривал с Иваром; время от времени ему позволяли подержать штурвал, пока они плыли по Бейтстадтскому фьорду. Суннива же сидела чуть поодаль с Хеленой дочерью Торберга, которую Сигрид взяла с собой в качестве помощницы.
Они плыли вдоль берега, мимо холмов, лесов, возделанных полей и усадеб.
Это была вторая поездка Сигрид в Каупанг — и первая добровольная. В прошлый раз она отплыла из Эгга как жена Эльвира; она не знала, что встретится в Мэрине с королем Олавом и что ее миру грозит Рагнарок.
Теперь она снова плыла на встречу с Олавом, но это должна была быть совсем иная встреча.
«Жизнь — это река времени», — подумала она, глядя на бурлящую за бортом воду.
Вот так бурлил ее собственный разум, когда она возвращалась обратно в Эгга из Каупанга вместе с Кальвом. И она боролась против этого течения, словно хотела остановить его, повернуть реку времени вспять.
Теперь она понимала, что боролась тогда против воли Бога, ведь подобно тому, как Он направляет приливы и отливы, Он осуществляет приливы и отливы в жизни. И она вела безнадежную борьбу, вместо того, чтобы плыть по течению, как щепка, ожидая, когда придет время Божье.
«Ты должна научиться ждать», — вспомнила она слова, сказанные совсем в другой жизни. И ей показалось, что она видит перед собой Хильд дочь Инге с Бьяркея.
«У тебя будет все так, как ты сама того захочешь, — сказала ей Хильд. — Но ты должна научиться ждать».
Хотела ли она этим сказать, что бороться против своей судьбы, значит добавлять еще печали к тем, которые нам дают Норны?
К вечеру следующего дня они прибыли в Каупанг. В городе было оживленно. Несколько кораблей оказались на суше во время отлива, остальные стояли на якорях; и Сигрид стала беспокоиться, где им найти комнату для ночлега. Она утешала себя тем, что в худшем случае можно было разбить палатку прямо на палубе.
Они бросили якорь, и Ивар Гуттормссон вместе с двумя парнями отправился к берегу в большой лодке.
Ждать его пришлось долго; Сигрид сидела на месте рулевого и болтала с Хеленой, а Суннива играла возле них на палубе.
Мужчины сидели у мачты. Двое из них играли в тавлеи, остальные наблюдали; Тронд тоже был среди них.
Сигрид указала на Ладехаммерен.
— Вон там твой отец строил «Длинного Змея», — сказала она Хелене. — Если хочешь, мы можем здесь остановиться и посмотреть стапели, оставшиеся после корабля, когда будем возвращаться домой.
Ничего не сказав, Хелена с благодарностью улыбнулась.
— Я и сама с удовольствием взгляну на них, — добавила Сигрид. И она принялась рассказывать о Торберге, каким она помнила его во время его пребывания в Эгга. Но, заметив, что Хелена с трудом удерживается от слез, она замолчала.
— Я не буду мучить тебя, — сказала Сигрид.
Хелена покачала головой.
— Ты меня не мучаешь, — прошептала она, — просто раньше никто не рассказывал мне о нем…
— Просто тогда ты была еще маленькой!
— Я слышала, что он был известным корабельным матером и не менее известным женолюбом. И я знаю, что он был убит отцом соблазненной им девушки. Но больше я ничего о нем не знала.
Беседуя с Хеленой на холме Эгга, Сигрид ощущала желание обнять ее, но воздержалась тогда от этого. Теперь же она сделал это, не обращая внимания на игравших в тавлеи мужчин.
Прерывисто вздохнув, Хелена припала к плечу Сигрид и заплакала. А Сигрид сидела и гладила ее по спине, не зная, как еще утешить ее.
Ивар Гуттормссон вернулся обратно ни с чем. И они стали устраиваться на ночлег на борту корабля, но тут из города прискакал верхом какой-то незнакомый человек и сказал, что ему нужно поговорить с Сигрид дочерью Турира из Эгга.