Святой конунг
Шрифт:
Он привез известие от Эйнара Тамбарскьелве и его жены Бергльот дочери Хакона. Они узнали, что Сигрид не смогла устроиться на ночлег, и надеются, что она с сопровождающими ее людьми погостит у них.
Сигрид поблагодарила; оставив на борту стражу, они поскакали в город.
На улицах было многолюдно. И, проезжая по городу, Сигрид заметила, что с тех пор, как она в последний раз была в Каупанге, здесь было построено много новых домов.
Дом Эйнара находился вдали от королевского двора, возле дороги, ведущей из города.
Сигрид никогда не видела в лицо Эйнара и теперь вспоминала все, что раньше слышала о нем. В основном она знала его со слов Эльвира, который его недолюбливал. Эльвир считал, что Эйнар держит нос по ветру и пытается все обратить в свою пользу. Ей пришла в голову мысль о том, что предложить ей ночлег его заставило не только гостеприимство. И она решила быть осторожной в словах.
Эйнар и Бергльот вышли во двор встречать их.
Эйнар оказался таким, каким его представляла себе Сигрид; высоким, сильным, с надменным выражением лица. Но даже по сравнению с ним Бергльот казалась еще более видной.
Она была высокой, стройной, с правильными чертами лица; во всем ее облике чувствовалась раскованность. Она знала себе цену, будучи дочерью ярла Хакона Ладе, одного из последних потомков рода Ладе, единственного рода, сумевшего потеснить род Харальда Прекрасноволосого.
Сигрид подтолкнула Тронда вперед, когда та поздоровалась с ней.
— Это Тронд Эльвирссон, мой сын, — сказала она.
Некоторое время Бергльот изучала мальчика, а он в это время тоже смотрел на нее, без всякого смущения и страха. И она рассмеялась.
— Ты похож на своего отца, — сказала она. — И ты достаточно смел, как и подобает потомку рода Ладе.
Услышав это, Эйнар пристально посмотрел на мальчика.
К ужину было подано все самое лучшее; было ясно, что Бергльот и Эйнар стараются угодить ей.
Но Сигрид была настороже. Она внимательно следила за тем, что говорит сама и что говорят другие, и пила совсем мало, только ради приличия.
Когда ее спросили, она сказала, что приехала в город, чтобы поговорить с епископом Гримкеллем; она хочет получше узнать о том, каким образом короля Олава произвели в святые.
— Об этом я могу рассказать тебе не меньше, чем он, — сказал Эйнар, посылая ей быстрый взгляд. — Почему тебя это интересует?
— Когда человека вынуждают верить во что-то, ему не мешает знать, почему это делают.
— Вряд ли тебе очень нравился конунг Олав…
— А разве кто-то ожидал от меня, что он мне будет нравиться?
Эйнар засмеялся.
— Нет, — ответил он.
— Я слышала, что вы снова закопали в землю гроб короля, чтобы посмотреть, не выйдет ли он опять на поверхность, — сказала Сигрид. — Это правда?
— Гроб был у самой поверхности, когда его откопали.
— А теперь вы глубоко закопали его?
— Достаточно глубоко, — ответил он. При этом Сигрид заметила на лице Бергльот усмешку.
— И что же вы видели, когда откопали его?
— Король казался в горбу спящим, при этом не чувствовалось никакого запаха гниения, пахло чем-то душистым. Волосы и ногти у него отросли; епископ знал, какой длины волосы он обычно носил при жизни.
— Я помню, — сказала Сигрид, — волосы у него были довольно длинными.
Она показала длину рукой. Но Эйнар покачал головой.
— Нет, — сказал он, — он подстригал волосы гораздо короче.
Сигрид ничего не сказала. Она не так часто видела короля, и к тому же это было много лет назад.
— Епископ сам подстриг ему волосы и ногти.
— Как восприняла это королева Альфива?
Сигрид не могла себе представить, чтобы причисление к лику святых короля Олава произошло по желанию королевы. Эйнар холодно улыбнулся.
— Она отказалась признать это, — сказал он. — Она сказала, что всем хорошо известно, что тело хорошо сохраняется в песке. Она предложила епископу положить волосы короля в огонь; она сказала, что поверит в святость Олава, если волосы не сгорят. И когда епископ положил волосы в чашу с благовониями и поставил ее на огонь, волосы не загорелись.
— Это звучит странно, — недоверчиво глядя на огонь, сказала Сигрид. — Ты видел сам, как волосы клали в огонь?
— Они лежали на поверхности масла. Масло загорелось. Но королева не поверила этому, сказав, что можно разжечь огонь так, что он не повредит тому, что находится на поверхности масла, и предложила епископу бросить волосы прямо в огонь.
— И он сделал это?
— Я попросил ее помолчать, — сказал Эйнар. — Я сказал ей, что пусть лучше она сама сгорит на этом огне.
— Весьма грубые слова по отношению к матери короля…
— Ей не стало хуже от этих слов, — вставила Бергльот, — такой троллихе! В Англии говорят, что ни она, ни король Кнут не являются родителями Свейна.
Эйнар, потупившись, повернулся к ней, но она продолжила, как ни в чем не бывало:
— Говорят, она не может иметь детей. Тем не менее, она внушила ему мысль о том, что у нее будет от него ребенок. И когда пришло время, она взяла к себе Свейна и выдала его за своего ребенка. На самом деле это сын одного английского священника.
Сигрид трудно было поверить во все это.
— Но ведь у нее уже был один сын, — сказала она.
Бергльот кивнула.
— Харальд. Сын сапожника.
— Не принимай эту болтовню всерьез, — сказала Эйнар Сигрид.
Но Бергльот вспылила:
— Болтовня! По-твоему, болтовня и то, что король Кнут приказал убить из-за угла сына моего брата, Хакона?
Эйнар был явно в гневе.
— Тебе следовало бы меньше пить и держать язык за зубами!
Бергльот вскочила.
— Всем тем, что ты имеешь, ты обязан мне и роду Ладе, — сказала она. — И уже два года Хакон лежит на Оркнеях неотмщенным!