Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь
Шрифт:
– Они одолели вас, – сказал Чернозуб.
– Да это даже не было боем. Они даже не очень-то и стреляли. Они прятались в городе и иногда постреливали по нам.
– Кафедральный собор нашел? Аберлотт отрицательно помотал головой.
– Мы ехали за вождем. Он сказал: «Выкурить их оттуда и бросить их печенки псам!» – Аберлотт саркастически ухмыльнулся, показав себе за спину, где, спешившись, в центре лагеря бродили разгневанные, смущенные и пристыженные Кочевники. Доносился плач женщин, обихаживавших раненого. Тот умирал. Он был ранен в бок выстрелом из ружья, заряженного камнем.
Чернозуб расстался с Аберлоттом у санитарного фургона, где
Прах к праху, пепел к пеплу. Обоих погибших вынесут из-под сени деревьев под спокойный и высокомерный взгляд Пустого Неба. Но лишь когда кончится дождь.
Женщины и санитары проводили Чернозуба такими взглядами, словно на нем была кардинальская шапка.
На следующий день, когда военачальник Кузнечиков совещался с понтификом и Ксесачем дри Вордаром, в путь отправилась группа поменьше. Как члену курии, Чернозубу было предложено участвовать в обсуждении, после чего он, конечно, покончил с кастрюлями и сковородками и отпустил Битого Пса на весь день, чтобы он смог напиться кумыса и поиграть в кости. Подозрение Чернозуба, что император вывел из Святого Города все свои регулярные войска, подтвердилось, когда вернулся арьергард отряда Брама с единственным живым пленником – фермером, вооруженным мушкетом, который стрелял камнями. Его выволокли из одного из «больших домов» вместе с двумя его напарниками, которые не выдержали десятимильной обратной дороги в лагерь крестоносцев. Из допроса пожирателя травы выяснилось, что и его, и других фермеров тексаркские солдаты вытащили из домов и пригнали в город, где вооружили устаревшим оружием и развезли по самым высоким развалинам. Им втолковали, что если они сдадутся, то фанатики антипапы – Дикие Собаки, Кузнечики и Зайцы – подвергнут их жестоким пыткам; но если они продержатся, их спасут тексаркские подкрепления, которые подойдут из Ханнеган-сити.
Коричневый Пони усомнился в истинности последней части рассказа, его поддержали и остальные члены курии. Что же до пыток, то фермер скончался еще до того, как его убедили, что все это пропаганда.
Аберлотт подумал, что попал в ловушку. – Но ты все воспринимаешь как ловушку, – напомнил приятелю Чернозуб.
Парочка сидела на краю фургона, под лучами забытого солнечного света, слушая бесконечные воинственные речи Кочевников. Пусть даже от них ничего не зависело, они получили разрешение папы и курии.
– Все так и есть, – прошептал бывший валанский студент. Длинные сальные волосы он откинул назад, демонстрируя, как знак доблести, отрубленное ухо. Винтовку он держал между колен. Хотя он, по крайней мере, с технической точки зрения, был членом папской гвардии, он носил, как принято у всадников Диких Собак, костяные серьги и волосяные браслеты. Чернозуб подумал, что Аберлотт походит на человека, который избежал ловушки Матери Церкви лишь для того, чтобы попасть в ловушку войны.
– Мы можем пересидеть их, – сказал Коричневый Пони. Теперь он куда лучше объяснялся с Кочевниками и не нуждался в Чернозубе как в
– Зиму? – переспросил вождь Кузнечиков. – До нее еще далеко. Наших женщин мы оставили далеко позади, и им, так же как Диким Собакам, угрожают эти безродные, которые нападают из-за Реки страданий. Без Виджусов наша медицина слаба, но велика военная мощь. И мы должны ударить немедля, пока еще в состоянии. Мы разгромим их малыми силами. И сожжем дотла.
Эти слова присутствующие встретили довольным бормотанием. Были вскинуты смоченные слюной пальцы, как бы подтверждая, что ветры дуют главным образом с запада. Для Кочевников такой жест был сигналом к открытию огня, а также означал их желание увидеть пылающий мир.
Амен II поднялся, сохраняя на лице не присущее ему выражение духовности и надмирности. Когда Чернозуб вчера видел его, он не осознал, насколько больным и изможденным он выглядит. На голове у него почти не осталось волос. Его лицо, обтянутое кожей, походило на яйцо, но яйцо плохое.
– Новый Рим – это Святой Город, – отчетливо произнес он на церковном. – Он посвящен Матери Церкви. Он не будет сожжен. Мы пришли сюда, чтобы взять его, а не уничтожить.
Он снова сел. Когда его слова перевели на наречия Диких Собак и Кузнечиков, послышалось недовольное бормотание. Оно смолкло, когда, встав, взял слово Ксесач дри Вордар, военачальник трех орд.
– Мы собираемся идти на юг, к Ханнеган-сити, – сказал Чиир Хонган Осле. – Там сердце империи, а не в Новом Риме, который представляет собой всего лишь груду развалин. Мы идем и будем идти на юг. И теперь вместо ложных маневров мы нанесем настоящий мощный удар в южном направлении. И теперь, когда мы знаем, что в Новом Риме осталось лишь несколько защитников, у нас появились дополнительные силы для штурма Ханнеган-сити. Тем быстрее завершится война. И мы сможем вернуться к нашим женщинам и к нашим зимним пастбищам, – он говорил на языке Диких Собак с незначительными вкраплениями выражений на диалекте Скалистых гор и совершенно не прибегая к церковному. Чернозуб подумал, что это зловещий признак. Крестовый поход с каждым днем терял свое предназначение, все больше походя на грабительский налет трех орд.
Когда Ксесач сел, среди Кочевников стали раздаваться одобрительные возгласы. За спиной у него стоял мальчик, которому полагалось придерживать одеяние вождя, когда тот садился; еще один оберегал головной убор из перьев на случай ветра. Кочевники все прибывали, и теперь по обе стороны фургона, в котором сидел Чернозуб, стояли толпы мужчин, среди которых изредка встречались женщины и дети. Совещание курии превратилось в митинг, на котором присутствовали и воины, и возницы. Это тоже было довольно зловещим признаком. У кардинала Чернозуба Сент-Джорджа появилось ощущение, что он приперт к стене. А кишках у него громко урчало, заглушая гул толпы, и он уже стал подыскивать путь к бегству.
– Стоит оставить тут несколько сотен человек, – сказал Элтур Брам, – и они выгонят фермеров из Нового Рима!
Вушин покачал головой, но, как обычно, не проронил ни слова. Чтобы ответить вождю, встал Коричневый Пони. Он споткнулся, вставая, и Чернозуб был удивлен и слегка шокирован, увидев у него под рясой пустую плечевую кобуру.
Придерживаясь за бортик фургона, папа Амен II взмолился в последний раз.
– Нам нужны бойцы здесь, – сказал он, – Продемонстрировав свою силу, мы вынудим фермеров без боя покинуть город.